О себе | Моя работа | Лечение | Библиотека | Дневник | Контакты | |||||||||
Расстройства личности у несовершеннолетних правонарушителей в качестве триггера криминальной активностиЛ. О. ПережогинФГУ "ГНЦ ССП им. В. П. Сербского" РосздраваВ современной психиатрии, как в России, так и за рубежом, принята концепция, согласно которой расстройства личности представляют собой стойкие изменения зрелой личности, характерные для взрослых. Поэтому врачи традиционно диагностируют до периода совершеннолетия другие формы психических расстройств, например, эмоциональные расстройства и расстройства поведения, начинающиеся в детском и подростковом возрасте (F 90-98) (Гурьева В. А., Макушкин Е. В. Судебно-психиатрическая экспертиза несовершеннолетних. // Руководство по судебной психиатрии. / Под ред. Т. Б. Дмитриевой, Б. В. Шостаковича, А. А. Ткаченко. — М.: Медицина, 2004. — с. 139-156). Однако у данных состояний совершенно иной социальный и клинический прогноз. Статистические исследования показывают, что для расстройств личности характерно криминальное поведение. Напрашивается вывод: чем более глубоко расстройство личности (независимо от его типа), тем более выражен уровень дезадаптивности и связанный с ним асоциальный радикал в поведении. Поскольку расстройство личности формируется в подростковом возрасте, то для несовершеннолетних с личностной патологией риск асоциального поведения в должен быть исключительно высоким. Кроме того, подлежит проверке гипотеза, что личностные расстройства часто являются пусковым механизмом для криминального поведения несовершеннолетних. Исследование проведено на 292 несовершеннолетних правонарушителях. Большинство из них составили воспитанники Центра временной изоляции несовершеннолетних правонарушителей (ЦВИНП) ГУВД г. Москвы. Контрольную группу (116 человек) составили школьники сопоставимого возраста. Выделено 6 диагностических групп. Группу 1 составили несовершеннолетние, обнаружившие формирующиеся расстройства личности. К группе 2 отнесены подростки со сформированными расстройствами личности (F 60 — F 62, кроме F 60.2, по МКБ-10). В группу 3 вошли дети с умственной отсталостью легкой степени выраженности (F 70, F 70.1, F 70.8, по МКБ-10). В группу 4 включены подростки-правонарушители с органическим поражением головного мозга (раннего, травматического, интоксикационного генеза). В группу 5 попали психически здоровые несовершеннолетние. Группа 6 — контрольная (подростки психически здоровы и не совершали уголовно наказуемых поступков). Основной метод исследования — клинико-психопатологический. Использовались данные экспериментально-психологического исследования с применением методик, направленных на оценку памяти, мышления, интеллекта (метод Векслера), личностных особенностей (MMPI и др.), агрессивности. Использовалась "Нормированная шкала диагностики волевых расстройств" (Шостакович Б. В., Горинов В. В., Пережогин Л. О. Способ диагностики степени выраженности волевых расстройств в судебно-психиатрической клинике // Социальная и клиническая психиатрия 2000, № 3 с. 42-48), вопросник которой адаптирован для работы с несовершеннолетними. Статистическая обработка материала проведена в соответствии с ГОСТ 11.004-74 и ГОСТ 11.006-74. Средний возраст обследованных составил 13,5, 14,0, 13,5, 13,4, 13,4, 12,6 лет по группам 1-6. Юноши составили около 90%. Доля сирот и подростков, лишенных родительского попечения (социальных сирот) составила 19,6%, 4,1%, 47,1%, 23,8%, 10,8% по группам 1-5, показатель группы 3 достоверно выше, показатель группы 2 — достоверно ниже (t ≥ 2, P ≤ 0,05) [В дальнейшем по тексту статистически достоверно высокий или низкий показатель будет отмечен знаком *]. Среднее число детей в семье 2,1, 1,8, 2,6*, 1,8, 1,8 по группам 1-5. В контрольной группе в среднем 1,2 ребенка на семью. Подростки групп 1 и 3 были, как правило, младшими детьми в семьях (имели старших братьев и сестер 76,8% и 94,2% по группам 1 и 3), их старшие сиблинги жили обычно отдельно от семьи, большинство вели социальный образ жизни. У подростков группы 1 31,4% братьев имели судимости либо отбывали наказание в местах лишения свободы. Вероятно, это обусловлено тем, что подростки группы 1 воспитывались в семьях с толерантным отношением к криминальному поведению, а подростки группы 3, являясь младшими детьми в семьях, рождались в тот период, когда их родители окончательно утрачивали связь с социумом, спивались, лишались работы, средств к существованию. Хорошие отношения в семье были у 30,4% подростков в группе 1, у 58,3% — в группе 2*, у 23,5% в группе 3*, у 45,2% в группе 4, у 62,1% в группе 5 и у 89,7% в контрольной группе. Конфликтные отношения встречались в 41,1%, 37,5%, 29,4%, 23,8%, 24,3% по группам 1-5 соответственно, в контрольной группе — в 9,5%. В то же время в группах 1 и 3 была достоверно выше доля семей, в которых отношения родителей к детям было безразличным (16,1 % и 17,7% соответственно). Таблица 1. Связь ситуации в семье с криминальным поведением подростков (в %).
* — достоверное (t ≥ 2, P ≤ 0,05) превышение показателей других групп ^ — достоверно более низкие показатели. Во всех группах отмечена внутрисемейная патология. Среди психических расстройств доминировал алкоголизм. Им страдали 57,1% отцов и 57,1% матерей в группе 1, 41,7% отцов и 25,0% матерей в группе 2, 41,2% отцов и 35,3% матерей в группе 3, 57,6% отцов и 42,9% матерей в группе 4, 32,4% отцов и 13,5% матерей в группе 5 (10,3% отцов и 0,0% матерей в контрольной группе). В полных семьях воспитывались от 30% до 45% несовершеннолетних правонарушителей из разных групп (75,0% в контрольной группе). Без отца воспитывались от 47,1% в группе 3 (минимальный показатель) до 62,5% в группе 1 (максимальный показатель), без матери — 8,3% в группе 2 и 45,0% в группе 3*. Доля несовершеннолетних, воспитывающихся в приемных семьях (как правило, у родственников), не превышала 10% по группам, однако 14,4% несовершеннолетних в группе 1, 35,3% — в группе 3* и 11,9% — в группе 4 воспитывались в детских домах и приютах. Преобладало воспитание по типу гипоопеки (51,8%, 45,8%, 41,2%, 61,9%, 32,4% по группам 1-5 против 2,6% в контрольной группе); в группе 3 часто встречалось отвержение (17,6%*); в группе 5 — обычный тип воспитания (56,8%*). Насилие в семье отмечалось в 41,1%, 33,3%, 46,5%, 38,1%, 24,3% по группам 1-5 (10,3% в контрольной группе), ограничиваясь практически физическими наказаниями. В 4,2% в группе 3 и 2,4% в группе 5 встречалось сексуальное насилие со стороны членов семей, как правило, отцов и братьев. Уровень насилия вне семьи был в среднем ниже внутрисемейного. В группе 3 он был значительно выше (52,9% против 23,5% в семье), что, обусловлено высокой долей подростков в третьей группе, не имеющих семьи или живущих в условиях внутрисемейного отвержения. При этом в группе 3 был весьма высок уровень сексуального насилия вне семьи (29,4%*). Взрослые воспринимали несовершеннолетних негативно, как хулиганов, нарушителей дисциплины, "малолетних преступников". На хорошем счету были 10,7% подростков группы 1, 29,2% — группы 2, 17,6% — в группе 3, 21,4% — группы 4 и 43,2% — группы 5 (91,4% подростков в контрольной группе). Таблица 2. Связь условий воспитания и социальной активности подростков (в %).
* — достоверное (t ≥ 2, P ≤ 0,05) превышение показателей других групп ^ — достоверно более низкие показатели. Отношения с другими детьми существенно различались по группам. Наибольшее число лидеров встречалось в группах 5 (18,1%) и 1 (16,1%). Никогда не были лидерами подростки группы 3*, они выполняли в подростковых коллективах роли подчиненных (58,8%*) или отверженных (47,0%*). Многие из них держались на расстоянии от подростковой группы, но не отделялись от нее. Большинство подростков (92,9%, 100,0%, 76,5%, 88,1%, 97,3% по группам 1-5 соответственно, 100,0% в контрольной группе) умели читать и писать. Запас школьных знаний соответствовал официальному уровню образования у 8,9%, 29,2%, 0,0%, 11,9%, 45,9%*, 69,8%* обследованных лиц по группам 1-6. Большинство подростков, включая некоторых детей из контрольной группы, негативно относились к обучению и не видели смысла в образовании. Среди подростков групп 1-4 были дети, которые никогда не посещали школу (7,1%, 4,2%, 11,8%, 9,5% по группам соответственно). Ряд подростков (5,4% в группе 1, 41,2%* в группе 3, 4,8% в группе 4) посещали вспомогательные школы. В группах 1 и 4 были случаи гипердиагностики умственной отсталости. Многие подростки активно стремились зарабатывать деньги, считая их главным критерием социального успеха. Так, 10,7% в группе 1, 29,2%* в группе 2, 5,8%* в группе 3, 11,9% в группе 4, 18,9% в группе 5, 6,9% — в контрольной группе занимались неквалифицированным трудом — мыли автомобили, разносили рекламные материалы, выполняли черную работу на рынках, грузили товар на складах. Небольшое число подростков работали на относительно квалифицированных видах работ — курьерами, продавцами. Некоторые занимались проституцией. Предпочтительными источниками дохода являлись попрошайничество и криминальный заработок. Попрошайничеством занимались 46,4% подростков в группе 1, 12,5%* — в группе 2, 70,5% — в группе 3, 28,6% — в группе 4, 13,5%* — в группе 5. Криминальный способ (преимущественно систематические кражи, например, из автомобилей, с пустующих дач, грабежи) был характерен для 60,7%* подростков в группе 1 и 88,2%* — в группе 3 против 33,3%, 54,8%, 29,7% по группам 2, 4 и 5. В связи с отклоняющимся поведением многие подростки-правонарушители были госпитализированы в психиатрические стационары, в среднем в группах 1, 2 и 4 — около трети подростков. Значительно более высокие показатели отмечены в группе 3 (70,6%*) и низкие — в группе 5 (2,7%*). Неоднократные, систематические госпитализации были характерны для группы 3 (58,8%*). Многие подростки воспринимали госпитализацию как суровое наказание. Большинство подростков-правонарушителей были привлечены к ответственности до 14 лет, впоследствии уголовные дела закрывались (85,7%, 75,0%, 94,1%, 85,7%, 75,7% в группах 1-5 соответственно). В группах 2, 4, 5 был высок процент подростков (41,7%, 40,5%, 56,8% по группам), которые привлекались к ответственности впервые, в то время как в группах 1 и 3 число таких подростков достоверно меньше (19,6% и 23,5% соответственно). В группе 1 преобладали подростки (37,6%), совершившие более 3 уголовно наказуемых деяний (максимальное количество — 17) и 2-3 правонарушения (35,7%), в группе 3 — 2-3 правонарушения (41,1%) и более 3 (29,5%). Во всех группах доминировали преступления [Мы используем термин "преступление", указывая на квалифицирующие признаки деяния, хотя большинство подростков не являлись субъектами преступления по критерию возраста] против собственности, особенно кражи. Доля преступлений против собственности составила 87,5%, 75,0%, 94,1%, 80,9%, 83,8% по группам 1-5 (цифры указывают на долю подростков в группе, совершивших этот вид преступления). На втором месте в группах 1-4 стояли преступления против общественной безопасности (хулиганство) — 16,1%, 16,7%, 11,8%, 9,5%, а в группе 5 — преступления против жизни и здоровья (убийства, телесные повреждения) — 21,4%. В контрольной группе 5 подростков совершили хулиганские действия и 2 нанесли легкие телесные повреждения, к ответственности не привлекались. Только в 1, 2 и 5 группах были зафиксированы преступления против половой неприкосновенности (изнасилования, сексуальные действия насильственного характера), однако их доля невелика (3,5%, 4,2%, 5,4%) в сравнении с кражами и хулиганством. Таблица 3. Криминальная активность несовершеннолетних (в %).
* — достоверное (t ≥ 2, P ≤ 0,05) превышение показателей других групп ^ — достоверно более низкие показатели. ~ — привлечение к административной ответственности в контрольной группе. КК — отношение эпизодов присвоения имущества к эпизодам уничтожения имущества Особый интерес представляет распределение преступлений против собственности по оси "присвоение собственности — уничтожение собственности" (см. показатель "КК" в таблице 3). Здоровые правонарушители, подростки с расстройствами личности совершали преступления в основном ради выгоды, в то время как умственно отсталые и подростки с органическим поражением головного мозга — как ради выгоды, так и для удовлетворения деструктивных влечений, в том числе в рамках клинически очерченных эмоционально-поведенческих расстройств. Подростки групп 1 и 3 привлекались к ответственности за однородные преступления (73,2%* и 76, 5%* против 33,3% в группе 2, 54,8% — в 4 и 43,2% в 5 группах). Доля преступлений, связанных с насилием, была выше в группах 4 (28,6%) и 5 (24,3%) и ниже всего — в группе 3 (11,8%). В группах 1 и 3 среди потерпевших преобладали незнакомые люди (69,6% и 70,6%) и не физические лица (например, кражи из магазинов) (50,0% и 52,9%), в то время как в группах 4 и 5 — знакомые и родственники (47,6%* и 45,9%*). Правонарушения несовершеннолетними групп 1 и 3 совершались, как правило, в группе (66,1%* и 64,7%* соответственно), в отличие от групп 2, 4 и 5 (50,0%, 59,5%, 56,7%), однако роли подростков групп 1 и 3 существенно различались: подростки с расстройствами личности были организаторами в 41,1% случаев от общего числа, (т.е. более чем в двух третях групповых преступлений), а подростки группы 3 в 58,8%* (т.е. около 90% групповых преступлений) выполняли пассивную роль. Мотивация правонарушений отражена в табл. 4. У группы 1 отмечалась большая продуманность правонарушений. Так, 30,4% от общего числа несовершеннолетних с расстройствами личности, (т.е. 43% от числа планировавших преступления) вынашивали планы преступлений более суток (против 12,5%, 5,9%, 11,9%, 16,2% по группам 2-5 соответственно). В то же время среди группы 1 было наибольшее количество лиц, совершивших деликты в состоянии алкогольного опьянения (48,2% против 25,0%*, 41,2%, 45,2%, 21,6%* по группам). Среднее число правонарушений на одного несовершеннолетнего составило (по группам): 5,3, 2,8, 5,8, 3,5, 2,1. Таблица 4. Мотивация правонарушений у подростков и взрослых (в %).
* — достоверное (t ≥ 2, P ≤ 0,05) превышение показателей других групп ^ — достоверно более низкие показатели. КМ — корыстные мотивы, ЛО — личные отношения, условия, ЛН — личная неприязнь, А — аффектогенные, ПА — психопатическая актуализация, П — подчиняемость (Гульдан В. В. Значение особенностей мотивации противоправного поведения при решении вопроса о вменяемости при психопатиях // Проблемы вменяемости в судебной психиатрии. М.: изд-во ЦНИИСП им. В. П. Сербского, 1983, — с. 55-64; Гульдан В.В. Мотивация преступного поведения психопатических личностей. // Криминальная мотивация. — М.: Наука, 1986. — С. 189-250) Треть несовершеннолетних правонарушителей обнаруживали склонность к выраженному колебанию настроения (32,1%, 33,3%, 29,4%, 26,2% по группам 1-4, в группе 5 — 2,7%*). У большого числа подростков отмечались нарушения внимания (55,4%*, 70,8%, 76,5%, 71,4%, 56,8%* по группам 1-5, 26,8%* в контрольной группе). Темп психических процессов был снижен у значительной части несовершеннолетних: у 21,4% — группы 1; у 45,8%* — группы 2; у 29,4% — группы 3; у 26,2% — группы 4 и у 5,4%* — группы 5, что сравнимо с показателем контроля (3,4%). Высокий уровень показателя в группе 2 коррелировал с высоким уровнем субдепрессии (8,3%) в этой группе. Большинство подростков группы 2 отмечали подавленность, плохое настроение, которое связывали с задержанием, помещением в ЦВИНП и специальную школу, жаловались на нехватку свободы, тяготились дисциплиной и часто ее нарушали. Мышление подростков-правонарушителей отличалось конкретностью (66,1%, 62,5%, 52,9%, 52,4%, 35,1% по группам 1-5), иногда — субъективными трактовками или привнесениями (максимальный показатель — 9,5% в группе 4), редко — символичностью (максимальный показатель — 7,1% в группе 4). Часто встречались индивидуальные привнесения (30,4%, 33,3%, 17,6%, 16,7%, 16,2% по группам 1-5, контроль— 17,2%). В большинстве случаев привнесения и их комментарии носили адекватный характер (в группе 3 адекватными были лишь около 40% привнесенных образов). В целом мышление подростков-правонарушителей отличалось последовательностью, операции сравнения были сохранены (69,6%, 79,2%, 52,9%, 64,8%, 75,9% по группам 1-5), операции обобщения выполнялись успешно, отмечались некоторая неравномерность (21,4%, 25,0%, 23,5%, 19,4%, 10,8% по группам 1-5), использование формальных признаков (3,6% в группе 1, 5,4% в группе 5, при уровне 7,8% в контрольной группе), личных предпочтений (16,1%, 8,3%, 5,9%, 0,0%, 10,8%, 11,6% по группам 1-6 соответственно). Большинство подростков справлялись с трактовкой условного смысла иносказательных выражений (хуже всех справлялись в группе 3, где показатель составил 52,9%). Завышенная самооценка преобладала в группах 1 и 2 (26,8%, 25,0%), что в целом свойственно психопатическим личностям. Заниженная самооценка встречалась в группах 1, 2 и 3. В группах 1 и 2 она сочеталась с субдепрессией. В группе 3 она была постоянным высоким показателем (23,5%), поскольку дети отвергались сверстниками и служили мишенью насмешек и издевательств. Таблица 5. Связь психологии и криминальной активности подростков (в %).
* — достоверное (t ≥ 2, P ≤ 0,05) превышение показателей других групп ^ — достоверно более низкие показатели. Выраженный отказ от выполнения социальных требований наблюдался в группах 1-3 (64,6%, 58,3%, 41,2% по группам). В группах 4 и 5 этот показатель был существенно ниже (28,1%*, 16,2%* по группам). Личностные особенности несовершеннолетних правонарушителей включали: демонстративность (у 37,5%, 41,7%, 5,8%*, 21,4%, 13,5%* по группам 1-5), эгоизм (66,4%*, 54,2%, 23,5%, 28,6%, 10,8%* по группам 1-5), раздражительность (39,3%, 66,7%, 47,1%, 38,1%, 13,5%* по группам), обидчивость (21,4%, 37,5%, 29,4%, 26,2%, 14,5% по группам 1-5), склонность к внешнеобвиняющим установкам (46,4%, 54,2%, 41,2%, 33,3%, 16,2%*). Склонность к доминированию обнаруживалась в основном в группах 1 и 2 (39,3%* и 29,2%*). Были выявлены высокие показатели агрессивности и нарушений волевых функций, в частности — прогноза, произвольного контроля. Подавляющее большинство подростков группы 1 прибегали к тем или иным одурманивающим средствам. 70,0% регулярно употребляют алкоголь, прежде всего пиво и "слабоалкогольные" коктейли, но нередко водку и самогон. У половины подростков, употребляющих алкоголь с 7-8 лет, к 13-14 годам формируется зависимость от алкоголя, соответствующая I-II стадиям алкоголизма. Опыт применения каннабиоидов имели 12,5%, других наркотиков — еще меньше подростков. Напротив, прием токсических средств (клея, ацетона, бензина и других летучих растворителей) очень широко распространен — 71,4% несовершеннолетних имели опыт в использовании этих веществ, половина из них ежедневно принимали токсические препараты. Все подростки курят. Первые признаки нарушения поведения отмечались в 7-8 лет. Большое число (53,6%) подростков отличались гипертимным поведением, 16,1% обнаруживали выраженные колебания настроения. У такого же числа подростков в анамнезе зафиксированы пароксизмальные состояния — фебрильные судороги (до 1-3 лет), а в более старшем возрасте — кратковременные эпизоды потери сознания по типу абсансов. У 8,9% подростков в анамнезе зафиксированы развернутые судорожные припадки, чаще всего на фоне острой интоксикации суррогатами алкоголя. У 12,5% в анамнезе были выявлены делирии, которые носили характер интоксикационных психозов, развивались на фоне употребления токсических средств, особенно бензина. На фоне приема токсических веществ и после этого у многих подростков отмечались эпизоды дереализации (39,3%). Около половины подростков исследуемой группы (41,1%) обнаруживали признаки психоорганического синдрома. Отмечались астенизация и эксплозивные реакции. Органическая церебральная патология проявлялась в метеопатиях, астении, снижении внимания, гипермоторных реакциях, энурезе, который отмечен в 57,2% случаев, и в среднем продолжался до 9,5 лет. По мере взросления все более выраженными становились поведенческие нарушения — аффективные (прежде всего дисфорические) реакции, снижение памяти, волевые нарушения, эпизоды немотивированного агрессивного поведения. Аффективная патология встречалась у всех несовершеннолетних. В 62,5% случаев имели место гипоманиакальные эпизоды (как правило, на фоне интоксикации). В ряде случаев маниакальное состояние стремительно сменялось дисфорическим. Тогда подростки крушили все, что подворачивалось под руку, совершали поджоги, громили автобусные остановки и киоски, избивали встречных прохожих. У 83,9% отмечались депрессивные колебания настроения. Как правило, они были длительными и характеризовались выраженной глубиной. При углублении депрессивного аффекта у части подростков (21,4%) развивались апатические состояния. Выход из апатических состояний происходил также через дисфорический аффект. На фоне дисфории часто совершались правонарушения. У 46,4% несовершеннолетних отмечалась персистирующая тревога, у 10,7% — эпизоды страха, у половины — фобии. Мнестические расстройства наблюдались у 42,8% подростков исследуемой группы. Чаще это были нарушения кратковременной памяти, фиксации событий (у 30,4%). Часто (8,9%) встречалось патологическое фантазирование, фантазии носили нелепый, гротескный характер. В 57,1% случаев встречалось интеллектуальное оскудение, не достигающее степени умственной отсталости, связанное, вероятнее всего, с приемом токсических препаратов. Для 82,1% подростков с расстройством личности было характерно выраженное агрессивное поведение. Треть подростков (32,1%) совершали акты аутоагрессии, 64,7% — агрессивные действия в отношении людей и животных, 58,8% — в отношении неживых объектов (порча и разрушение автомобилей, киосков, зданий и др.). Многие (16,1%) предпринимали попытки самоубийства и совершали самоповреждения (26,8%), аутоагрессия в основном носила демонстративный характер. Часто акты самоповреждений происходили на фоне дисфорического аффекта, были вызваны желанием причинить себе боль (неглубокие порезы, прижигания сигаретой). Развитие расстройства личности проходило в три этапа. На первом главным фактором девиантного поведения был микросоциальный (семейный). В связи с неблагополучной обстановкой дома подростки проводили большую часть времени на улице, не посещали школу, ночевали в подвалах и на чердаках, спасаясь от побоев и унижения, которые ждали их дома. Спустя некоторое время они становились членами криминальных группировок, где выполняли задания старших подростков, воровали. Здесь же они получали опыт в использовании токсических веществ. На втором этапе ведущим был фактор асоциального окружения. Подростки втягивались в жизнь преступных группировок, где находили покровительство, усваивали законы криминальной среды, постепенно поднимались по иерархической лестнице. Контакты с семьей сокращались до минимума. Они неделями отсутствовали дома, уезжали в крупные города, жили на вокзалах, промышляя воровством и грабежами, попрошайничали. Тогда же они начинали активно употреблять алкоголь и токсические вещества. В результате асоциального образа жизни и изменений органического характера возникали стойкие поведенческие стереотипы и аффективные расстройства. Подростки совершали преступления агрессивного характера. На третьем этапе ведущим фактором являлся психопатологический. Формирование личности завершалось по патологическому типу. Возможности внутренних компенсаторных механизмов и воспитательно-коррекционного влияния к этому времени исчерпывались. Обобщая данные анализа асоциального поведения несовершеннолетних, можно сформулировать следующие положения: 1) делинквентное поведение подростков является специфическим этапом социальной дезадаптации. По мере взросления делинквентность закрепляется в качестве поведенческого паттерна и продолжается во взрослой жизни в форме криминальной активности; 2) формирование делинквентного поведения обусловлено фактором ранней десоциализации; 3) в основе формирования делинквентного поведения лежат механизмы депривации, конфликтно-стрессового вытеснения (отрыв от школы, социализированных сверстников) и идентификации с подражанием и фиксацией стереотипов асоциального поведения; 4) для комплексной оценки делинквентного поведения необходимо учитывать: социальную ситуацию и десоциализирующие факторы, механизм формирования делинквентного поведения, клинико-психопатологические факторы, включая возрастной и динамический аспекты, социальный прогноз; 5) реабилитационные мероприятия с этой группой несовершеннолетних необходимо проводить не в рамках учреждений медицинского профиля, а в учреждениях социально-реабилитационной направленности при участии врачей-психиатров в качестве консультантов (Ремшмидт Х. Детская и подростковая психиатрия. М.: Эксмо Пресс, 2001. — 624 с). |