 | |  | О себе | | Моя работа | | Лечение | | Библиотека | | Дневник | | Контакты | |
| ||||||||||||||
| ||||||||||||||
| | | | | ||||||
| | | Творческая биографияЯ родился в Москве, в небогатой русской (или правильнее сказать — советской?) семье. У обоих моих дедушек было высшее образование, полученное еще в довоенные годы, поэтому согласно старому анекдоту, меня можно отнести наполовину к (кто напомнит, как это правильно пишется?) интеллигенции. Все мое детство прошло при неотлучном попечении со стороны бабушки. Бабушка в свое время рано осиротела, потом училась в той самой школе в Сокольниках, куда так любили наведываться Ленин и Луначарский, потом закончила библиотечный техникум... Куда бы не бросала ее судьба и чтобы ей не приходилось в свое время делать — работать библиотекарем в Политехническом музее, готовить выступления Калинину, вручать в Колонном зале награды героям, отливать резиновые подошвы для сапог — она больше всего на свете любила читать. В этом я точно похож на нее. Читать я научился в 4 года, до сих пор храню на почетном месте мою первую самостоятельно прочитанную книгу — «Пеппи Длинныйчулок».
Я очень хотел в школу. С первого дня школа разочаровала меня... во первых, моя первая учительница (я попал в последний из четырех первых классов, которые набрали в олимпийское лето, поэтому она поучила меня пару месяцев, потом на смену ей пришла другая, а потом еще другие), перепутала мое имя на прописях, во-вторых, она с первого же дня запретила мне писать левой рукой, в-третьих, у меня сразу же, 1 сентября, пропали шапка и пенал... но главное, мне рассказали, что я, оказывается, совсем не умею читать: «Сначала надо научиться читать по слогам, — объясняла мне моя первая учительница, — потом ты научишься читать слоги слитно». То, что я уже умею слитно, было отвергнуто с порога, как заведомо невозможный вариант. Так я, наверно, вскоре потерял бы всякий интерес к школе, сделавшись записным двоечником, но меня здорово выручило одно (не самое приятное) обстоятельство: я часто болел. Мои бронхиты могли продолжаться и по две недели, и по три. Стоило мне перестать кашлять, как я заболевал опять. Сидя дома, я ежедневно занимался: час я тратил на школьные уроки, а в остальные часы (гулять с температурой бабушка мне категорически не разрешала) читал. Родители не оставляли этого без внимания, домашняя библиотека росла за счет книжек, полученных в обмен на сданную макулатуру (когда-то, честное слово! — хорошие книги были большим дефицитом) и привезенных из командировок в союзные республики (книжным Эльдорадо в СССР был, вероятнее всего, Ташкент). К шестому-седьмому классу я сделался почти круглым отличником. Было два очень тяжелых предмета, которые портили мой табель — физкультура (пределом мечтаний была четверка) и русский язык (пределом мечтаний было, чтобы учительница правильно поняла хотя бы содержание моего сочинения — левой рукой я писать уже не мог, а правой исправно выводил каракули). Летом после 7 класса я попросил маму сделать мне прописи — такие же, как были у меня когда-то в первом. С тех пор я пишу очень красиво, аккуратным маминым почерком, каждую букву которого я научился копировать с замечательной быстротой — правой рукой правильно, а левой (аббат Фариа знал, как выяснилось, не все нюансы письма левой) — зеркально. С этого момента я стал отличником районного масштаба: мои письменные работы стали доступны для прочтения и я выигрывал все районные олимпиады подряд — от истории и биологии (которые я очень любил) до математики и физики (которые не любил, да и знал, честно сказать, лишь настолько, чтобы мне исправно ставили пятерку). И мне снова стало очень скучно. Совершенно случайно (кажется, бабушка прочла объявление в «Вечерней Москве») я попал на всесоюзную олимпиаду на биофак МГУ. Не могу сказать, что я с треском провалился, но мой результат был далеко не самым выдающимся. Стало ясно: школьный учебник и научно-популярные книжки, выводившие меня в отличники районного масштаба, совершенно не помогут мне при поступлении в престижный ВУЗ (мысли в тот момент были сосредоточены на биофаке). А серьезных книжек нигде не было — ни в школьной библиотеке, ни в районной. Были они в Университетской книжной лавке, подвальном магазине изд-ва «Мир», в Медицинской книге и (реже) в Педагогической. Были они и в знаменитых «Букинистах» в Столешниковом переулке и в проезде Художественного театра, новенькие, чистенькие, но по спекулятивной (как говорили тогда) заоблачной цене. Мне предлагали сменить школу — при биофаке была своя, обучение в которой почти гарантировало поступление, но ездить нужно было через половину Москвы, а метро в моем районе в те годы еще не было. Вот в этот период и произошел случай, предопределивший мою судьбу — или, по крайней мере, профессию. Я случайно узнал, что при 2-ом Медицинском институте тоже есть биологическая школа, но работает она как факультатив — 2-3 раза в неделю после уроков. Так, через клуб «Юный медик» начался мой путь в профессию. Года через два мой первый учитель медицины — Марлен Иосифович Пекарский — настойчиво советовал мне поступать на педиатрический факультет. «Все болезни начинаются в детстве, — говорил он. — Педиатр не просто лечит, он растит здорового человека», но тогда я не послушался: говорили, что на лечебном кафедры сильнее, что подтверждалось и конкурсом. Без медали соваться не советовали. Без медицинского стажа тоже. Получить медицинский стаж оказалось проще простого — в те годы существовала система профессионального обучения школьников (учебно-производственные комбинаты) и диплом младшей медицинской сестры (дипломированной уборщицы палат, как говорили в больницах) приравнивал вчерашнего школьника к выпускнику медицинского училища. А вступительные экзамены школьники сдавали, разумеется, лучше. А вот с получением медали пришлось повозиться... Быть неизменным отличником и стать в итоге (закономерно, как мне казалось) медалистом, оказалось совсем не одно и тоже. Медаль мне все-таки дали, и не золотую, а серебряную, но нервов потрепали изрядно. Дорога в институт была открыта. Осталось сдать экзамены. Однажды, шутки ради, я пересчитал, сколько же экзаменов я сдавал за всю жизнь: получилось не менее сотни. Но никогда я с таким трепетом не ждал результата, как после вступительного экзамена по химии. И никогда так не радовался полученной «четверке». Получившего на химии «хорошо» на следующем экзамене встречали как будущего студента.
Шесть лет институтской студенческой жизни пролетели, как пули над головой! Смею предположить, что это были самые счастливые годы моей жизни. Ничего общего со школой! Грамотные преподаватели, огромная библиотека, и снова весна! и ежедневная клиническая практика, научные кружки, и вечный вопрос: кем быть? Меня сильно манили две профессии: психиатрия и патологическая анатомия, но случай помог определиться с выбором. Как-то раз заседание кафедры патологической анатомии затянулось до самой ночи. Спускаясь вниз по крутой лестнице, я заметил внизу девочку лет пяти, которая только что подставила «ножку» какому-то важному (и не очень трезвому) дяде с кафедры, а теперь отбивалась от него, крича что было мочи: «Отпусти меня! Я за мамой пришла! Она тут мертвеньких лечит!» И мне почему-то сразу расхотелось лечить мертвеньких... Говорят, что лучше иметь синий диплом и красную морду, чем синюю морду и красный диплом. Почему-то никому не пришло в голову, что незаслуженно обойденные варианты тоже имеют право на жизнь. Чтобы получить красный диплом достаточно просто учиться на отлично. Другое дело, что полученный красный диплом не гарантирует его обладателю безоблачное будущее — это просто немой свидетель того, что шесть лет учебы сопровождались твоим упорным трудом. Определившись с выбором будущей профессии студент должен начинать работу в выбранном направлении — и заниматься на профильной кафедре, зарабатывая себе репутацию. Я решил не оставаться на кафедре родного института... мне почему-то казалось, что впереди лежит совсем другой, взрослый мир, полный научных открытий и серьезной работы. По окончании пятого курса я отправился зарабатывать себе репутацию в Центр судебной психиатрии, устроившись туда лаборантом. Так началась моя научная и клиническая жизнь в психиатрии. Первые шесть лет моей работы я был сосредоточен на изучении судебной психиатрии, что дало мне очень большой опыт диагностики психических расстройств, а правильный диагноз — залог успешной терапии. А потом случилось то, что должно было, наверно, случиться — после защиты кандидатской диссертации я стал детским психиатром. Для работы потребовалось получить юридическое образование, плотно заняться психотерапевтической практикой, научиться работать совместно со специалистами других профессий — педагогами, психологами, работниками социальных служб.
Позади — более десяти лет работы в детской психиатрии. Тысячи обследованных и вылеченных детей. Позади — детские дома, специализированные школы, приюты, детские пенитенциарные учреждения. И постепенно приходящее понимание, что детская психиатрия — это, прежде всего, психиатрия развития, психиатрия, неразрывно связанная с педагогикой, психиатрия, способная в процессе лечения пользоваться неистощимыми ресурсами психики своих пациентов. Теперь я «не просто лечу, я ращу здоровых людей».
Ссылки |
|
|