 | |  | О себе | | Моя работа | | Лечение | | Библиотека | | Дневник | | Контакты | |
| ||||||||||||||
| ||||||||||||||
| | | | | |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
| | | Несовершеннолетние с беспризорностью и криминальной активностью как объект психиатрической помощиЛ. О. ПережогинФГУ «ГНЦ ССП им. В. П. Сербского Росздрава»Для подростков традиционно, в силу присущих пубертатному периоду оппозиционно-вызывающего, агрессивного или диссоциального поведения, характерны поведенческие аномалии широкого спектра. Следует признать, что они по большей части носят неспецифический характер, могут проявляться как у здоровых детей, так и у подростков с выраженной психической патологией, включая эндогенные психические расстройства. Однако в современных условиях все чаще возникает диссоциация между психиатрической помощью и принимаемыми на государственном и местном уровне мерами социального воздействия. Особенно остро эта проблема стоит в группе несовершеннолетних, характеризующихся беспризорностью и криминальной активностью (Гурьева В. А., Макушкин Е. В., 2004). Настоящее исследование проведено на 292 несовершеннолетних с безнадзорностью и криминальной активностью: 53 чел. — воспитанники специальной школы для подростков с девиантным поведением (г. Анна Воронежской области); 24 чел. — несовершеннолетние правонарушители, обследованные в рамках программы «Педагог на допросе несовершеннолетнего» и осужденные судами г. Москвы к различным срокам заключения (условно); 99 чел. — воспитанники Центра временной изоляции несовершеннолетних правонарушителей (ЦВИНП) ГУВД г. Москвы. Контрольную группу (116 человек) составили школьники сопоставимого возраста, совершившие административные правонарушения и не обнаружившие в процессе обследования признаков психических расстройств. В соответствии с психическим состоянием подростков выделено 6 групп: 1 группа — 56 несовершеннолетних, обнаруживших признаки формирующихся расстройств личности; 2 группа — 24 подростка со сформированными уточненными формами расстройств личности (F 60 — F 62, кроме F 60.2, по МКБ-10); 3 группа — 17 детей с признаками умственной отсталости легкой степени выраженности, укладывающимися в диагностические рубрики F 70, F 70.1, F 70.8, по МКБ-10; 4 группа — 42 правонарушителя с признаками органического поражения головного мозга различного генеза (раннего, травматического, интоксикационного); 5 группа — 37 психически здоровых несовершеннолетних правонарушителя; 6 группа — контрольная (подростки психически здоровы и не совершали уголовно наказуемых поступков). Основной метод исследования — клинико-психопатологический. Оценивался анамнез, изучалась динамика состояния несовершеннолетних, анализировалось актуальное состояние, предшествующее правонарушению, в момент правонарушения и в период проведения интервью. Личностные особенности несовершеннолетнего сопоставлялись с деталями криминального эпизода и анализом типа реагирования в эмоционально значимых ситуациях. Использовались данные экспериментально-психологического исследования с применением методик, направленных на оценку памяти (запоминание 10 слов, опосредованное запоминание), мышления (сюжетные картины, классификация, исключение, сравнение понятий, понимание переносного смысла пословиц, пиктограммы), интеллекта (метод Векслера), личностных особенностей (MMPI, уровень притязаний, шкала Спилберга, методы ТАТ, Роршаха, Розенцвейга, Лири, Люшера и др.), агрессивности (шкала Басса-Дарки). Для оценки волевых расстройств использовалась «Нормированная шкала диагностики волевых расстройств» (Шостакович Б. В., Горинов В. В., Пережогин Л. О., 1999), адаптированная для работы с несовершеннолетними. Статистическая обработка материала проведена с использованием стандартных статистических методик в соответствии с ГОСТ 11.004-74 и ГОСТ 11.006-74. Средний возраст обследованных составил 13,5, 14,0, 13,5, 13,4, 13,4, 12,6 лет по группам соответственно. Юноши составили около 90% от всех несовершеннолетних; достоверно больше девушек (t ≥ 2, P ≤ 0,05) в группе 2 (подростки с расстройствами личности). Среди подростков-правонарушителей высока доля сирот и подростков, лишенных родительского попечения (социальных сирот) — 19,6%, 4,1%, 47,1%, 23,8%, 10,8% по группам 1-5 соответственно; среднее число детей в семье составило 2,1, 1,8, 2,6, 1,8, 1,8 по группам соответственно, в контрольной группе этот показатель самый низкий: 1,2 ребенка на семью. У подростков 1-ой группы 31,4% братьев имели судимости либо отбывали наказание в местах лишения свободы. Вероятно, подобная динамика обусловлена тем, что подростки данной группы воспитывались в семьях с толерантным отношением к криминальному поведению. Хорошие отношения в семье были у 30,4% подростков в группе 1, у 58,3% — в группе 2, у 23,5% в группе 3 (различия достоверны, t ≥ 2, P ≤ 0,05), у 45,2% в группе 4, у 62,1% в группе 5 и у 89,7% в контрольной группе. Конфликтные отношения встречались в 41,1%, 37,5%, 29,4%, 23,8%, 24,3% по группам 1-5 соответственно, в контрольной группе — в 9,5%. В то же время в группах 1 и 3 была достоверно выше (t ≥ 2, P ≤ 0,05) доля семей, в которых отношения родителей к детям было безразличным (16,1 % и 17,7% по группам соответственно). Связь социальной ситуации в семье и криминального поведения подростков отражена в таблице 1. Таблица 1. Связь ситуации в семье с криминальным поведением (в %).
* — достоверное (t ≥ 2, P ≤ 0,05) превышение показателей других групп ^ — достоверно более низкие показатели. Отчетливо прослеживается связь между высокими показателями социального сиротства и низким уровнем хороших отношений в семье и неграмотностью, попрошайничеством, криминальным поведением (см. группу 3). В группе 2 (расстройства личности) при низком уровне социального сиротства и хорошими отношениями в семьях отмечается невысокий уровень попрошайничества, криминального поведения при значительной включенности в трудовую занятость. Рассмотренные данные коррелируют с высокой частотой внутрисемейной патологии, которая, несомненно, отягощает характер семейных отношений. Во всех группах отмечена внутрисемейная патология. Среди психических расстройств доминировал алкоголизм. Им страдали 57,1% отцов и 57,1% матерей в группе 1, 41,7% отцов и 25,0% матерей в группе 2, 41,2% отцов и 35,3% матерей в группе 3, 57,6% отцов и 42,9% матерей в группе 4, 32,4% отцов и 13,5% матерей в группе 5 (10,3% отцов и 0,0% матерей в контрольной группе). У родителей некоторых несовершеннолетних выявлены случаи шизофрении (у 5отцов и у 2 матерей), эпилепсии (у 6 отцов и у 4 матерей), расстройств личности (у 3 матерей), других психических расстройств (у 4 отцов и у 7 матерей) — данные по всем несовершеннолетним. Однако эти показатели очень низки в сравнении с частотой алкоголизма. Типы воспитания распределились по группам следующим образом: преобладало воспитание по типу гипоопеки (51,8%, 45,8%, 41,2%, 61,9%, 32,4% по группам 1-5 соответственно против 2,6% в контрольной группе); в группе 3 часто встречалось отвержение (17,6%, t ≥ 2, P ≤ 0,05); в группе 5 — обычный тип воспитания (56,8%, t ≥ 2, P ≤ 0,05). Насилие в семье отмечалось в 41,1%, 33,3%, 46,5%, 38,1%, 24,3% по группам 1-5 соответственно (10,3% в контрольной группе), ограничиваясь практически физическими наказаниями. В 4,2% в группе 3 и 2,4% в группе 5 встречалось сексуальное насилие со стороны членов семей, как правило, отцов и братьев. Уровень насилия вне семьи был в среднем ниже внутрисемейного. Только в группе 3 он был значительно выше (52,9% против 23,5% в семье), при этом весьма высоким оказался уровень сексуального насилия вне семьи (29,4%, t ≥ 2, P ≤ 0,05). Связь условий воспитания и социальной активности подростков отражена в табл. 2. Таблица 2. Связь условий воспитания и социальной активности подростков (по группам в %).
* — достоверное (t ≥ 2, P ≤ 0,05) превышение показателей других групп ^ — достоверно более низкие показатели. Отчетливо прослеживается связь между уровнем семейной депривации и социальной изоляцией, в которой оказываются подростки. Имеется прямая высокая корреляционная связь между насилием и отвержением в семье и последующим подчиненным статусом в значимой группе и криминальным поведением. Игровая деятельность у детей-правонарушителей имела ряд особенностей. Для большинства обследованных лиц «детство» ассоциировалось с дошкольным возрастом. Будучи подростками 11-12 лет, они считали, что детство уже кончилось, подчеркивали, что ребенок — это тот, кто не может сам себя обеспечить, приводили примеры 3-5-летних мальчиков и девочек, которые самостоятельно жили на вокзалах, чердаках, промышляли воровством, не нуждаясь ни в чьей помощи. Большинство несовершеннолетних правонарушителей (78%) не считали себя детьми (в контрольной группе — 17%). Поэтому игры, которые они отождествляли с детским возрастом, они вспоминали как некое далекое прошлое. Отношения с другими детьми также существенно различались по группам несовершеннолетних. Наибольшее число лидеров встречалось в группах 5 (18,1%) и 1 (16,1%). Никогда не были лидерами подростки группы 3 (t ≥ 2, P ≤ 0,05), они выполняли в подростковых коллективах роли подчиненных (58,8%) или отверженных (47,0%). Многие из них при этом избегали общения, держались на расстоянии от подростковой группы, но все равно не отделялись от нее. Отношения с взрослыми у большинства несовершеннолетних не складывались. Взрослые воспринимали их негативно, как хулиганов, нарушителей дисциплины, «малолетних преступников». Большинство подростков (92,9%, 100,0%, 76,5%, 88,1%, 97,3% по группам 1-5 соответственно, 100,0% в контрольной группе) умели читать и писать. Запас школьных знаний соответствовал официальному уровню образования только у 8,9%, 29,2%, 0,0%, 11,9%, 45,9%, 69,8% обследованных лиц по группам 1-6 соответственно; показатели групп 5 и 6 достоверно выше (t ≥ 2, P ≤ 0,05), чем в группах сравнения. Большинство подростков формально числились учащимися классов, соответствующих возрасту, либо отставали от возрастного показателя на 1-2 года (второгодники). Их переводили из класса в класс, несмотря на отсутствие необходимой образовательной базы. Учась в 6-7 классе, многие из подростков-правонарушителей не могли справиться с задачами 3-4 класса, читали незнакомый текст по слогам, не могли пересказать прочитанное, хотя при наводящих вопросах обнаруживали понимание текста. Большинство подростков, включая некоторых детей из контрольной группы, негативно относились к обучению и не видели смысла в образовании. Среди подростков групп 1-4 были дети, которые никогда не посещали школу (7,1%, 4,2%, 11,8%, 9,5% по группам соответственно). Ряд подростков (5,4% в группе 1, 41,2% в группе 3 (t ≥ 2, P ≤ 0,05), 4,8% в группе 4) посещали вспомогательные школы. Среди подростков групп 1 и 4 отмечались случаи неоправданной диагностики умственной отсталости. Многие подростки активно стремились зарабатывать деньги, считая их главным критерием социального успеха, и занимались неквалифицированным трудом — мыли автомобили, разносили рекламные материалы, выполняли черную работу на рынках, грузили товар на складах. Небольшое число подростков работали на относительно квалифицированных видах работ — курьерами, продавцами. Некоторые занимались проституцией. В то же время большинство несовершеннолетних в качестве предпочтительных источников дохода называли попрошайничество и криминальный заработок. Попрошайничеством занимались 46,4% подростков в группе 1, 12,5% — в группе 2, 70,5% — в группе 3, 28,6% — в группе 4, 13,5% — в группе 5 (различия в группах 2 и 5 достоверны (t ≥ 2, P ≤ 0,05). Криминальный способ (преимущественно систематические кражи, грабежи, например, из автомобилей, с пустующих дач) был характерен для 60,7% подростков в группе 1 и 88,2% — в группе 3 против 33,3%, 54,8%, 29,7% по группам 2, 4 и 5 (различия достоверны, t ≥ 2, P ≤ 0,05). Криминальная активность несовершеннолетних оценивалась по 55 показателям. Большинство подростков-правонарушителей были привлечены к уголовной ответственности до 14 лет, впоследствии уголовные дела закрывались (85,7%, 75,0%, 94,1%, 85,7%, 75,7% в группах 1-5 соответственно, различия по группам статистически не достоверны). Среднее число правонарушений на одного несовершеннолетнего составило (по группам соответственно): 5,3, 2,8, 5,8, 3,5, 2,1. В группе 1 преобладали подростки (37,6%), совершившие более 3 уголовно наказуемых деяний (максимальное количество — 17) и 2-3 правонарушения (35,7%), в группе 3 — 2-3 правонарушения (41,1%) и более 3 (29,5%). Во всех группах доминировали преступления против собственности, особенно кражи. Доля преступлений против собственности составила 87,5%, 75,0%, 94,1%, 80,9%, 83,8% по группам 1-5 соответственно (цифры в процентах указывают на долю подростков в группе, совершивших этот вид преступления), достоверных различий между группами не обнаружено. В контрольной группе 3 подростка совершили мелкие кражи, к уголовной ответственности не привлекались. На втором месте в группах 1-4 стояли преступления против общественной безопасности (хулиганство) — 16,1%, 16,7%, 11,8%, 9,5%, а в группе 5 — преступления против жизни и здоровья (убийства, телесные повреждения) — 21,4%. В контрольной группе 5 подростков совершили хулиганские действия и 2 нанесли легкие телесные повреждения, к уголовной ответственности не привлекались. Только в 1, 2 и 5 группах были зафиксированы преступления против половой неприкосновенности (изнасилования, сексуальные действия насильственного характера), однако их доля невелика (3,5%, 4,2%, 5,4%) в сравнении с кражами и хулиганством. Криминальная активность несовершеннолетних отражена в табл. 3. Особый интерес представляет распределение преступлений против собственности по оси «присвоение собственности — уничтожение собственности» или учет «корыстного коэффициента». Здоровые правонарушители, подростки с диссоциальным расстройством и другими расстройствами личности совершали преступления в основном ради выгоды, в то время как умственно отсталые подростки и подростки с органическим поражением головного мозга — как ради выгоды, так и для удовлетворения деструктивных влечений, в том числе в рамках клинически очерченных эмоционально-поведенческих расстройств. Таблица 3. Криминальная активность несовершеннолетних (в %).
* — достоверное (t ≥ 2, P ≤ 0,05) превышение показателей других групп ^ — достоверно более низкие показатели. ~ — привлечение к административной ответственности в контрольной группе. КК — отношение эпизодов присвоения имущества к эпизодам уничтожения имущества
Подростки групп 1 и 3 привлекались к ответственности за однородные преступления достоверно чаще (t ≥ 2, P ≤ 0,05), чем подростки других групп (73,2% и 76, 5% против 33,3% в группе 2, 54,8% — в 4 и 43,2% в 5 группах). В то же время доля преступлений, связанных с насилием, была выше в группах 4 (28,6%) и 5 (24,3%) и ниже всего — в группе 3 (11,8%). В группах 1 и 3 среди потерпевших преобладали незнакомые люди (69,6% и 70,6%) и не физические лица (например, кражи из магазинов) (50,0% и 52,9%), в то время как в группах 4 и 5 — знакомые и родственники (47,6% и 45,9%, различия достоверны t ≥ 2, P ≤ 0,05). Правонарушения несовершеннолетними групп 1 и 3 совершались, как правило, в группе (66,1% и 64,7% соответственно), в отличие от групп 2, 4 и 5 (50,0%, 59,5%, 56,7%), однако роли подростков групп 1 и 3 существенно различались: подростки с диссоциальным расстройством были организаторами в 41,1% случаев от общего числа, (т.е. более чем в двух третях групповых преступлений), а подростки группы 3 в 58,8% (т.е. около 90% групповых преступлений) выполняли пассивную роль (различия достоверны, t ≥ 2, P ≤ 0,05). Особого внимания заслуживает мотивация правонарушений. Подобные исследования неоднократно проводились на взрослых правонарушителях (Гульдан В. В., 1983, 1986). В нашем исследовании во всех группах преобладали корыстные мотивы (83,9%, 70,8%, 82,3%, 73,8%, 70,2% по группам соответственно), в группе 1 на втором месте (57,1% t ≥ 2, P ≤ 0,05) была психопатическая актуализация, на третьем месте (39,3%) — аффектогенные мотивы. Аффектогенные мотивы были высоки и в группе 2 (второе место, 33,3%). В группе 3 на втором месте по значению стояли мотивы подчиняемости (58,8% t ≥ 2, P ≤ 0,05), на третьем — аффектогенные (23,5%). В группе 4 был высок мотив личной неприязни (23,8%). В остальных группах мотивы удовлетворения влечения, личных отношений, неприязни, анэтические, подчиняемость распределились практически равномерно, значительно уступая корыстным (табл. 4). Если исключить характерный для всех правонарушителей высокий уровень корыстных мотивов, то именно несовершеннолетние группы 1 соответствуют профилю взрослых правонарушителей с расстройствами личности. В то же время в группе 2 характер мотивов не имеет тенденции к поляризации. У подростков группы 1 отмечалась большая продуманность правонарушений. Так, 30,4% от общего числа несовершеннолетних с диссоциальным расстройством, (т.е. 43% от числа планировавших преступления) вынашивали планы преступлений более суток (против 12,5%, 5,9%, 11,9%, 16,2% по группам 2-5 соответственно). В то же время среди подростков группы 1 было наибольшее количество лиц, совершивших правонарушения в состоянии алкогольного опьянения (48,2% против 25,0%, 41,2%, 45,2%, 21,6% по группам соответственно, по отношению к группам 2 и 5 различия статистически достоверны, t ≥ 2, P ≤ 0,05). Таблица 4. Мотивация правонарушений у подростков и взрослых (в %).
* — достоверное (t ≥ 2, P ≤ 0,05) превышение показателей других групп ^ — достоверно более низкие показатели. КМ — корыстные мотивы, ЛО — личные отношения, условия, ЛН — личная неприязнь, А — аффектогенные, ПА — психопатическая актуализация, П — подчиняемость.
Психологические особенности несовершеннолетних правонарушителей оценивалась по 115 показателям. Практически все подростки справлялись в ходе эксперимента с инструкциями психолога. Крайне низкий уровень усвоения (23,5%) обнаружен только в группе 3. В целом, экспериментально-психологическое исследование осложнялось рядом факторов. Таковыми являлись: заинтересованность подростков в результатах исследования, желание показать себя с лучшей стороны, продемонстрировать дружелюбие, конформизм; стереотипное воспроизведение ряда ассоциаций и ответов с опорой на «внутренние стандарты» подростковых коллективов; низкий образовательный и культурный уровень обследуемых. Треть несовершеннолетних правонарушителей обнаруживали склонность к выраженному колебанию настроения (32,1%, 33,3%, 29,4%, 26,2% по группам 1-4 соответственно, в группе 5 — 2,7% t ≥ 2, P ≤ 0,05). У большого числа подростков отмечались нарушения внимания (55,4%, 70,8%, 76,5%, 71,4%, 56,8% по группам 1-5 соответственно, 26,8% в контрольной группе, t ≥ 2, P ≤ 0,05; показатели групп 1 и 5 достоверно ниже, чем групп 2, 3, 4, t ≥ 2, P ≤ 0,05). Темп психических процессов был снижен у значительной части несовершеннолетних: у 21,4% — группы 1; у 45,8% — группы 2; у 29,4% — группы 3; у 26,2% — группы 4 и у 5,4% — группы 5, что сравнимо с показателем контроля (3,4%). Показатели группы 5 были достоверно ниже (t ≥ 2, P ≤ 0,05), чем в группах 1-4, показатели группы 2 — достоверно выше, чем в других группах (t ≥ 2, P ≤ 0,05). Высокий уровень показателя в группе 2 коррелировал с высоким уровнем субдепрессии (8,3%) в этой группе. Большинство подростков группы 2 были разочарованы в себе, отмечали подавленность, плохое настроение, которое связывали с задержанием, помещением в ЦВИНП и специальную школу, жаловались на нехватку свободы, тяготились дисциплиной и часто ее нарушали. Мышление подростков-правонарушителей отличалось конкретностью (66,1%, 62,5%, 52,9%, 52,4%, 35,1% по группам 1-5), иногда — субъективными трактовками или привнесениями (максимальный показатель — 9,5% в группе 4), редко — символичностью (максимальный показатель — 7,1% в группе 4). В ходе работы с методиками, направленными на оценку мышления, часто встречались индивидуальные привнесения (30,4%, 33,3%, 17,6%, 16,7%, 16,2% по группам 1-5 соответственно, достоверных отличий от контрольной группы нет, показатель контроля — 17,2%). В большинстве случаев привнесения и их комментарии носили адекватный характер (худшие показатели отмечены в группе 3, где были адекватными лишь около 40% привнесенных образов). В целом мышление подростков-правонарушителей отличалось последовательностью, операции сравнения были сохранены (69,6%, 79,2%, 52,9%, 64,8%, 75,9% по группам 1-5), операции обобщения выполнялись успешно, отмечались некоторая неравномерность (21,4%, 25,0%, 23,5%, 19,4%, 10,8% по группам 1-5), использование формальных признаков (3,6% в группе 1, 5,4% в группе 5, при уровне 7,8% в контрольной группе), личных предпочтений (16,1%, 8,3%, 5,9%, 0,0%, 10,8%, 11,6% по группам 1-6 соответственно). Большинство подростков справлялись с трактовкой условного смысла иносказательных выражений (хуже всех справлялись в группе 3, где показатель составил 52,9%). Расстройств мышления, характерных для шизофрении (паралогичности, разорванности, соскальзывания), ни у кого не наблюдалось. По показателям самооценки подростки распределились следующим образом: завышенная самооценка преобладала в группах 1 и 2 (26,8%, 25,0%), что в целом свойственно психопатическим личностям. Заниженная самооценка встречалась в группах 1, 2 и 3. В группах 1 и 2 заниженная самооценка сочеталась с субдепрессией. В группе 3 она была постоянным высоким показателем (23,5%), поскольку подростки отвергались сверстниками и часто служили мишенью насмешек и издевательств. Связь психологических показателей и криминальной активности отражена в табл. 5. У большого числа несовершеннолетних (55,4%, 58,3%, 41,2%, 42,8%, 18,9% по группам 1-5 соответственно, показатели группы 5 достоверно ниже, t ≥ 2, P ≤ 0,05) отмечались признаки личностной незрелости, а в группах 1-4 были случаи выраженного инфантилизма (12,5%, 20,8%, 11,8%, 7,1% по группам соответственно, показатель группы 5 достоверно ниже, t ≥ 2, P ≤ 0,05). Стержневым паттерном поведения подростков-правонарушителей является собственно асоциальный компонент, заключающийся в дистанцировании от общественных стандартов поведения. Выраженный отказ от выполнения социальных требований наблюдался в группах 1-3 (64,6%, 58,3%, 41,2% по группам соответственно). В группах 4 и 5 этот показатель был существенно ниже (28,1%, 16,2% по группам соответственно, показатель группы 5 достоверно ниже, t ≥ 2, P ≤ 0,05). Таблица 5. Связь психологии и криминальной активности подростков (в %).
* — достоверное (t ≥ 2, P ≤ 0,05) превышение показателей других групп ^ — достоверно более низкие показатели. Личностные особенности несовершеннолетних правонарушителей включали: демонстративность (у 37,5%, 41,7%, 5,8%, 21,4%, 13,5% по группам 1-5, показатели групп 3 и 5 достоверно ниже, t ≥ 2, P ≤ 0,05), эгоизм (66,4%, 54,2%, 23,5%, 28,6%, 10,8% по группам 1-5 соответственно, показатель группы 1 достоверно выше, t ≥ 2, P ≤ 0,05, показатель группы 5 — достоверно ниже, t ≥ 2, P ≤ 0,05), раздражительность (39,3%, 66,7%, 47,1%, 38,1%, 13,5% по группам соответственно, показатель группы 5 достоверно ниже, t ≥ 2, P ≤ 0,05), обидчивость (21,4%, 37,5%, 29,4%, 26,2%, 14,5% по группам 1-5), склонность к внешнеобвиняющим установкам (46,4%, 54,2%, 41,2%, 33,3%, 16,2%, показатель группы 5 достоверно ниже, t ≥ 2, P ≤ 0,05). Склонность к доминированию обнаруживалась в группах 1 и 2 (39,3% и 29,2%, показатели достоверно выше, чем в других группах, t ≥ 2, P ≤ 0,05). Для подростков группы 2 оказались свойственны склонность к самоутверждению (50,0%), готовность к активной защите своих взглядов, убеждений (41,7%) и вместе с тем — уязвимость, плохая переносимость субъективно сложных ситуаций (50,0%) — все три показателя достоверно выше, чем в остальных группах, t ≥ 2, P ≤ 0,05. При анализе показателей по тесту диагностики форм агрессии Басса-Дарки отмечались следующие особенности профилей: в группах 1 и 2 профиль был значительно выше, чем в группах 3-5. Самые высокие показатели отмечались по шкалам физической, вербальной и косвенной агрессии, негативизма. Группу 1 отличали особенно выраженные показатели негативизма и вербальной агрессии, группу 2 — высокий уровень чувства вины, обиды и вербальной агрессии. В группе 3 на фоне низких показателей всех видов агрессии отмечался относительно высокий уровень чувства вины (но существенно ниже, чем в группах 2 и 4). Группу 4 отличал высокий уровень чувства вины и вербальной агрессии, профиль группы 5 был низким по всем показателям. При анализе показателей по нормированной шкале диагностики волевых расстройств (НШДВР) отмечались следующие особенности профилей: наиболее благополучная картина наблюдалась, как и предполагалось, в группе 5; наименее благополучная — в группах 1 и 2, где наблюдались расстройства преднамеренной регуляции, высокий уровень автоматизмов. В то же время в группе 1 прогностические функции были относительно сохранны, в то время как во группе 2 — нарушены. В группе 2 страдала способность к осуществлению волевых действий. Группы 3 и 4 обнаруживали более низкие показатели, показатели группы 4 практически не отличались от группы 5 и контроля. Особенности клинической картины психических расстройств у подростков правонарушителей оценивались по 145 признакам. По очевидным причинам здесь не описываются подростки, составившие группу 5 нашего исследования. Подавляющее большинство подростков группы 1 прибегали к тем или иным одурманивающим средствам. 70,0% регулярно употребляют алкоголь, прежде всего пиво и «слабоалкогольные» коктейли, но нередко водку и самогон. У половины подростков, употребляющих алкоголь с 7-8 лет, к 13-14 годам формируется зависимость от алкоголя, соответствующая I-II стадиям алкоголизма. У подростков, начавших употреблять спиртные напитки с 10-11 лет, клинических признаков алкоголизма не выявлялось, однако отмечался выраженный рост толерантности (до 2-х литров водки в сутки). Никто систематически наркотики не употреблял, опыт применения каннабиоидов имели 12,5%, других наркотиков — еще меньше подростков. В преступных молодежных группах прием наркотиков резко осуждается. Со слов одного из несовершеннолетних, когда старшие подростки услышали от него запах конопли, его жестоко избили, объяснив, что «вор наркоманом быть не может». Напротив, прием токсических средств (клея, ацетона, бензина и других летучих растворителей) очень широко распространен — 71,4% несовершеннолетних имели опыт в использовании этих веществ, половина из них ежедневно принимали токсические препараты. Все без исключения подростки курят, большинство — с младшего школьного возраста, в среднем — до одной пачки сигарет в день. Первые признаки патологического развития и поведенческие аномалии у несовершеннолетних данной группы фиксировались в 7-8 лет. Большое число (53,6%) подростков отличались гипертимным поведением, 16,1% обнаруживали выраженные колебания настроения. У такого же числа подростков в анамнезе зафиксированы пароксизмальные состояния, как правило, единичные, нерегулярные. По доступным данным медицинской документации и из бесед с родителями удалось выяснить, что отмечались фебрильные судороги (до 1-3 лет), а в более старшем возрасте — кратковременные эпизоды потери сознания по типу абсансов. У 8,9% подростков в анамнезе зафиксированы развернутые судорожные припадки, чаще всего на фоне острой интоксикации суррогатами алкоголя. У 12,5% в анамнезе были выявлены делириозные эпизоды, которые носили характер интоксикационных психозов, развивались на фоне употребления токсических средств, особенно бензина. Несовершеннолетние, перенесшие делирий, сохраняли подробные воспоминания о психотическом эпизоде, сообщали о наплывах слуховых и зрительных галлюцинаций, в основном угрожающего содержания, сопровождавшихся страхом, они предпринимали попытки спастись, выпрыгивали из окон, «защищались», прятались от «преследователей». Продолжительность делириозных расстройств не превышала 3 дней, выход носил спонтанный характер. На фоне приема токсических веществ и после этого у многих подростков отмечались симптомы дереализации (39,3%). Как правило, дереализация развивалась в вечерние часы, в сумерках, подростки отмечали, что «время начинало течь медленно, образы сливались друг с другом, знакомые улицы становились незнакомыми, чужими, угрожающими». Дереализация на фоне токсического опьянения имела четкий эйфорический оттенок. Эпизоды дереализации вне состояния токсического опьянения носили выраженную депрессивную окраску, сопровождались страхом, тревогой, чувством угрозы, исходящей извне. То есть меньше половины подростков исследуемой группы (41,1%) обнаруживали первые признаки психоорганического синдрома. Отмечались астенизация и эксплозивные реакции. Органическая церебральная патология проявлялась в метеопатиях, астении, снижении внимания, энурезе, который отмечен в 57,2% случаев, и в среднем продолжался до 9,5 лет. По мере взросления все более выраженными становились поведенческие нарушения — аффективные (прежде всего дисфорические) реакции, снижение памяти, волевые нарушения, эпизоды немотивированного агрессивного поведения. Эмоционально-волевые расстройства отмечались практически у всех подростков исследуемой группы (94,6%). Аффективная патология встречалась у всех несовершеннолетних. В 62,5% случаев имели место гипоманиакальные эпизоды. Они носили кратковременный характер и достигали различной степени выраженности. У большинства подростков подъемы настроения были связаны с приемом алкоголя или токсических веществ, сопровождались чувством собственной значимости, приливом сил, верой в то, что вот-вот случится чудо, они «наслаждались жизнью». В других случаях маниакальное состояние стремительно сменялось дисфорическим, возникало желание «ломать все на своем пути». В таком состоянии подростки совершали поджоги, громили автобусные остановки и киоски, избивали встречных прохожих. У 83,9% отмечались депрессивные колебания настроения. Как правило, они были длительными и характеризовались выраженной глубиной. При углублении депрессивного аффекта у части подростков (21,4%) развивались апатические состояния. Тогда они часами сидели в одной позе, не выходили на улицу. Большинство подростков, испытавших подобные состояния, характеризовали их как мучительные периоды полного безразличия. Выход из апатических состояний происходил также через дисфорический аффект. На фоне дисфории часто совершались правонарушения. У 46,4% несовершеннолетних отмечалась персистирующая тревога, у 10,7% — эпизоды страха, у половины — фобические расстройства. Мнестические расстройства наблюдались у 42,8% подростков исследуемой группы. В основном это были нарушения кратковременной памяти, фиксации событий (у 30,4%). Часто (8,9%) встречалось патологическое фантазирование, причем фантазии носили нелепый, гротескный характер. В 57,1% случаев встречалось некоторое интеллектуальное оскудение, не достигающее, однако, степени умственной отсталости, связанное, вероятнее всего, с приемом токсических препаратов и низким уровнем школьных знаний, отсутствием навыков умственной работы. Для 82,1% подростков было характерно выраженное агрессивное поведение. Треть подростков (32,1%) совершали акты аутоагрессии, 64,7% — агрессивные действия в отношении людей и животных, 58,8% — в отношении неживых объектов (порча и разрушение автомобилей, киосков, зданий и др.). Аутоагрессия, в основном, носила демонстративный характер. Часто акты самоповреждений происходили на фоне дисфорического аффекта, были вызваны желанием причинить себе боль (неглубокие порезы, прижигания сигаретой). Следует отметить, что в большинстве случаев подростки, обнаруживающие признаки психических расстройств, не получали полноценной психиатрической помощи. Главной причиной отсутствия психиатрического наблюдения и лечения являлось, бесспорно, отсутствие прочных семейных и социальных связей. В условиях безнадзорности, психическим здоровьем несовершеннолетних никто не интересовался. Те же подростки, которые формально наблюдались врачом-психиатром (например, воспитанники детских домов), получали минимум помощи в амбулаторных условиях, помощь сводилась в основном к госпитализациям в психиатрический стационар. С другой стороны, необходимо особо отметить крайне низкую осведомленность специалистов социальной сферы в области психических расстройств, восприятие ими аномального поведения в качестве последствий дурного воспитания и плохого характера, но не признака психических расстройств. Обобщая данные анализа асоциального поведения несовершеннолетних, можно сформулировать следующие положения:
С учетом выделенных положений реабилитационные мероприятия с этой группой несовершеннолетних необходимо проводить не в рамках учреждений медицинского профиля, а в учреждениях социально-реабилитационной направленности при участии врачей-психиатров в качестве консультантов (Ремшмидт Х., 2001). ЛИТЕРАТУРА
| ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
|
|