Клинико-социальная характеристика правонарушителей с расстройствами личности

Пережогин Л. О.

Государственный научный центр социальной и судебной психиатрии им. В. П. Сербского, Москва

---

Одной из наиболее важных проблем отечественной судебной психиатрии в настоящее время является разработка подходов к судебно-психиатрической оценке психических расстройств, ограничивающих способность в полной мере осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий (бездействия) либо руководить ими (ст. 22 УК РФ) (Кондратьев Ф. В., 1996, 1998, Кудрявцев И. А., 1996, 1999, Шостакович Б. В., Горинов В. В., 1996, Вандыш В. В., 1998 и др.). В практике судебно-психиатрической экспертизы в настоящий момент наблюдается значительное расхождение взглядов на применение норм ст. 22 УК РФ. По данным А. Р. Мохонько (1999), в ряде субъектов РФ эти нормы не применяются совсем, в то время как в других регионах используются неоправданно широко. В среднем по стране нормы ст. 22 УК РФ применяются не более чем к 2,2% подэкспертных.

Опыт применения ст. 22 УК РФ в Москве показал, что в 59,2% случаев ее рекомендуют в отношении подэкспертных с органическими психическими расстройствами, в 16,4% — с умственной отсталостью, в 7,1% — с расстройствами личности, в 4,3% — с эпилепсией, в 2,8% случаев — с шизофренией (Аргунова Ю. Н., 1998). Столь значительная доля испытуемых с расстройствами личности обусловлена как частотой совершения ими противоправных действий, так и высоким удельным весом «пограничных» в экспертном отношении психических состояний.

Накопленный в ГНЦССП им. В. П. Сербского опыт применения норм ст. 22 УК РФ свидетельствует, что эксперты, как правило, исходят из оценки взаимоотношения трех составляющих: психического расстройства, личностных особенностей, ситуации, в которой совершено деяние (Кудрявцев И. А. и др., 1998, Кондратьев Ф. В., 1998). Препятствием для широкого использования накопленных теоретических и методических разработок является отсутствие строгих критериев экспертной оценки, применительно к нормам ст. 22 УК РФ.

Исследование проведено на базе ГНЦ социальной и судебной психиатрии им. В. П. Сербского. Анализ 100 испытуемых (личные наблюдения составили 31 случай, архивные 69 случаев), был проведен по 665 признакам, включенным в следующие блоки: персонографический, биографический, криминологический, психопатологический, патопсихологический, волевых расстройств, нейропсихологический, электрофизиологический, экспертной оценки.

Основным методом исследования был клинико-психопатологический. Использовались также данные экспериментально-психологического (анализ заключений психологов-экспертов), нейропсихологического (стандартный набор нейропсихологических методик), электрофизиологического (анализ заключений по электроэнцефалографическому исследованию) методов.

При анализе заключений психологов-экспертов учитывались данные методик, направленных на исследование памяти (запоминание 10 слов, опосредованное запоминание), мышления (сюжетные картины, классификация, исключение, сравнение понятий, понимание переносного смысла пословиц, пиктограммы), интеллекта (метод Векслера), личностных особенностей (MMPI, уровень притязаний, шкала Спилберга, метод Роршаха, ТАТ, методы Розенцвейга, Лири, Люшера и др.).

Комплексное нейропсихологическое исследование, проводившееся по традиционной схеме Лурия А. Р. (1969), включало исследование слухоречевой памяти (непосредственное и отсроченное воспроизведение серий слов, групп слов, предложений), зрительной памяти (воспроизведение фигур, в т.ч. фигуры Тейлора-Рея), зрительного гнозиса (наложенные изображения, химеры), праксиса динамического (серии движений), зрительного (графические пробы), тактильных функций (локализация прикосновений), речевых функций, счетных операций, профиля функциональной асимметрии (по Брагиной Н. Н., Доброхотовой Т. А., 1981, 1994).

Для исследования волевых расстройств была разработана «Нормированная шкала диагностики волевых расстройств». Весь спектр волевых расстройств был разделен на 7 категорий в соответствии с типологией, предложенной В. А. Иванниковым (1998). В раздел волевых действий вошли нарушения действий, направленных на удовлетворение потребности в будущем, на создание объективных ценностей, удовлетворяющих потребности общества и отдельных людей, удовлетворение требований ближайшего окружения и выполнение моральных норм (по С. Л. Рубинштейну, 1946). В раздел преодоления препятствий было включено преодоление физических преград, сложности действия, новизны обстановки, внутренних состояний (усталость, болезнь), конкурирующих мотивов и целей, выполнение социально заданных действий на пути к цели. К группе феноменов преодоления конфликта отнесены выбор между несовместимыми действиями, между целями, личными и социальными мотивами, желанием достижения цели и ее последствиями. К категории преднамеренной регуляции были отнесены регуляция параметров действия (темпа, скорости, силы, длительности), торможение неадекватных процессов, прежде всего — эмоциональных, организация психических процессов в соответствии с ходом деятельности, способность противостоять рефлекторным действиям (например, отведению руки от горячего предмета) (по Калину В. К., 1983). В категорию автоматизмов и навязчивостей вошли такие феномены, как навязчивые мысли и действия (без отчуждения и чуждые), выработка автоматизмов с потерей над ними волевого контроля (по L. Fields, 1996). В категорию мотивов и влечений были включены переживание влечений и побуждений, их осознание (по L. Fields, 1996), субъективное восприятие свободы волевого акта (по К. Ясперсу, 1913). Последнюю категорию составили прогностические функции. В дальнейшем для удобства заполнения шкалы и расчета нормированных показателей был создан вопросник, включавший 75 вопросов по 7 вышеперечисленным категориям. Вычисленные нормированные показатели по категориям заносились в базу данных и подвергались статистической обработке стандартным набором методик.

Статистическая обработка материала осуществлялась в несколько этапов. На первом этапе осуществлялся сбор информации, ее кодирование, составлялась база данных. На втором этапе проводилась статистическая обработка данных с использованием батареи стандартных статистических методик в соответствии с ГОСТ 11.004-74 и ГОСТ 11.006-74. На третьем этапе признаки, обнаружившие статистически достоверные различия по группам, подвергались корреляционному анализу. Вычисленные коэффициенты корреляции (γ) считались достоверными (Р > 95%), если превышали свою ошибку не менее, чем в три раза, учитывались только средние (0,3 ≤ γ ≤ 0,69) и сильные (0,7 ≤ γ ≤ 1,0) степени взаимосвязи (Бронштейн И. Н., Семендяев К. А., 1986).

Все испытуемые (100 человек) были разделены на три группы. Первую группу (30 человек, 27 мужчин, 3 женщины) составили испытуемые, которым был установлен диагноз расстройства личности и которые были признаны вменяемыми (далее — группа I). Испытуемые в данную группу подбирались случайным образом с учетом вышеизложенных критериев исключения. Вторую группу (31 человек, 29 мужчин, 2 женщины) составили все испытуемые с диагнозом расстройств личности, к которым решением экспертных комиссий в период с января 1997 по июнь 1999 рекомендовались нормы ст. 22 УК РФ (далее — группа II). Третью группу (39 человек, 38 мужчин, 1 женщина) составили все испытуемые диагнозом расстройств личности, в отношении которых экспертными комиссиями в период с 1997 по июнь 1999 было вынесено решение о невменяемости (далее — группа III).

Клинико-социальная характеристика. Средний возраст испытуемых составил в I группе 29,6±5,4 лет, во II и III группах 28,3±10,4 и 30,1±11,2 лет соответственно. Распределение по возрастным группам показало, что преобладали испытуемые молодого возраста, однако в группах II и III достоверно чаще (t ≥ 2, P ≤ 0,05) встречались лица в возрасте 19-25 лет, в то время как в группе I достоверно чаще (t ≥ 2, P ≤ 0,05) встречались лица в возрасте 26-35 лет. Преобладание в группах II и III испытуемых более молодого возраста косвенно отражает выраженную глубину личностных расстройств в этих группах по отношению к группе I: поскольку совершение правонарушения является уже само по себе социальной декомпенсацией, раннее наступление ее свидетельствует о быстрых темпах развития личностных расстройств и большей степени «ситуационной уязвимости» лиц, отнесенных к этим группам.

Анализ семейного статуса позволил выявить, что среди испытуемых группы I большинство состояли в браке, в то время как в группах II и III браки заключались реже, а распадались несколько чаще (t ≥ 2, P ≤ 0,05), что свидетельствует в пользу лучшей семейной адаптированности испытуемых первой группы.

Образовательный уровень испытуемых в сравнении со средними показателями по стране (Российский статистический ежегодник. М.: Госкомстат РФ, 1998 — 813 с.) практически не обнаруживал существенных различий. Однако, обращало на себя внимание высокое количество лиц с неполным средним образованием в группе II, и высокое количество лиц с высшим образованием в группе III.

Половина испытуемых на момент обследования являлись безработными, многие работали со снижением квалификации. Значительное количество лиц, занятых умственным трудом в группе III, объясняется, возможно, типом личностных расстройств, преобладающим в данной группе.

Служили в армии 13 испытуемых первой группы, 11 и 12 испытуемых в группах II и III соответственно. Многие испытуемые, годные к строевой службе, не призывались на действительную службу в связи с привлечением к уголовной ответственности. Часть испытуемых не служили в вооруженных силах в связи с обучением в ВУЗах.

Среди испытуемых 5 имели инвалидность (4 вторую группу, 1 — третью) по соматическому заболеванию. У 17 испытуемых отмечались объективные внешние дефекты, оказывавшие влияние на поведение испытуемых.

Таким образом, при анализе персонографических данных обнаруживаются следующие тенденции: испытуемые, в отношении которых рекомендовались нормы ст. 22, сближались по ряду показателей с испытуемыми, признававшимися невменяемыми. Для них, в отличие от испытуемых, признававшихся вменяемыми, был характерен ранний возраст совершения деликта. Для испытуемых, в отношении которых рекомендовались нормы ст. 22 УК РФ были характерны напряженные отношения в семье, что также свидетельствует о глубине личностных расстройств. Эти испытуемые имели в среднем более низкий образовательный уровень.

У большинства испытуемых во всех группах отмечалась наследственная отягощенность психическими расстройствами, доминирующей формой которых являлся алкоголизм. Обращает на себя внимание факт, что группа I оказалась наиболее неблагополучной по фактору отягощенной наследственности.

Большая часть испытуемых воспитывались в неполных семьях. Наиболее благоприятная картина складывалась в семьях испытуемых, составивших третью группу (без отца воспитывались 33,3%, 32,3%, 20,5% по группам соответственно, без матери 13,3%, 3,2%, 2,6% по группам соответственно, в детских домах, приемными родителями — 3,3%, 6,5%, 5,1% по группам соответственно). В первой группе большинство испытуемых являлись единственными детьми (индекс сибсов 0,53 достоверно ниже (t ≥ 2, P ≤ 0,05), чем в других группах (1,16 и 0,97 соответственно). В то же время испытуемые второй группы реже находились в конфликтных отношениях с членами своей семьи (16,2%) против испытуемых первой (30,0%) и третьей (33,3%) групп.

Тип воспитания в семьях испытуемых распределился следующим образом: в большинстве семей воспитание носило обычный характер. В первой и второй группах на втором месте стояла гипоопека, в третьей, напротив, гиперопека.

В развитии расстройств личности в группах I и II преобладали средовые и социальные предиспозиты (патология в родах, воспитание в неблагополучных семьях, гипоопека, насилие и т.д.), в то время как в группе III, напротив, преобладали конституционные предиспозиты, поэтому, несмотря на относительно благополучное социальное окружение, испытуемые этой группы обнаруживали выраженные личностные расстройства и выраженную дезадаптацию.

Испытуемые третьей группы достоверно чаще (t ≥ 2, P ≤ 0,05) избегали играть со сверстниками, либо вовсе избегали игр (48,7% против 13,3% в первой и 22,6% во второй группах). Их игра часто носила аутистический характер, что не наблюдалось в первых двух группах.

Напротив, испытуемые I группы достоверно чаще (t ≥ 2, P ≤ 0,05) (46,7% против 25,6% в третьей группе) находились в равных отношениях с другими детьми, в то время как испытуемые III группы старались избежать общения (t ≥ 2, P ≤ 0,05). (несовпадение сумм чисел в таблице с числом испытуемых в группах обусловлено отсутствием сведений о некоторых испытуемых и вынужденным контактом с группой (например, испытуемый избегал общения с другими детьми, но будучи вынужден посещать детское учреждение, находился в подчинении у остальных детей или был ими отвергнут). Испытуемые II группы занимают в данном случае среднее положение.

Достоверно чаще (t ≥ 2, P ≤ 0,05) испытуемые второй и третьей групп (25,8% и 35,9% против 3,3% в первой группе) отличались чрезвычайно конформным поведением.

Большинство испытуемых обнаруживали уже в детском и подростковом возрасте признаки пограничных психических расстройств, поведенческие нарушения (пограничные расстройства, преимущественно невротического характера, в детстве диагностировались у испытуемых I группы достоверно реже (t ≥ 2, P ≤ 0,05) чем во второй и третьей (10,0% против 32,3% и 35,9% соответственно), ранее госпитализировались в психиатрические клиники 73,3%, 64,5%, 74,4% соответственно, однако в первой группе госпитализации были, как правило, обусловлены ранним антисоциальным поведением, а во II и в III группах — как правило, невротическими расстройствами).

Для испытуемых II группы характерными являлись ранние расстройства средовой адаптации, возникавшие, по видимому, в силу биологической предрасположенности к искаженным формам поведенческих реакций, проявлявшиеся в значительной степени под влиянием неблагоприятных факторов микроокружения, в то время как для испытуемых третьей группы они были характерны несмотря на относительное микросредовое благополучие. В пользу отнесения испытуемых к категории лиц, в отношении которых целесообразно применение норм ст. 22 УК РФ могут, таким образом, указывать нарушения поведения в детском и подростковом возрасте, обусловленные отягощенной наследственностью, ранней постнатальной патологией, воспитанием в неблагоприятных условиях (неполные семьи, гипоопека), насилием над испытуемым.

Большинство испытуемых во всех группах (56,7%, 54,8%, 51,3% по группам соответственно) были привлечены впервые к уголовной ответственности до 25 лет. Достоверно чаще (t ≥ 2, P ≤ 0,05) испытуемые второй и третьей групп привлекались к уголовной ответственности впервые (61,3% и 64,1% соответственно против 33,3% в первой группе). Данная тенденция обусловлена, по видимому, более молодым возрастом испытуемых в данных группах. В первой группе отмечалась тенденция к повторным деликтам. Самыми частыми преступлениями в первой группе и третьей группе являлись преступления против собственности, в том числе — связанные с насилием (кражи, грабеж, разбой, вымогательство), во второй группе — против жизни и здоровья (убийства, причинение вреда здоровью различной степени тяжести) (71,0%, что достоверно чаще, чем в группах I (50,0%) и III (41,0%)(t ≥ 2, P ≤ 0,05). Данные показатели хорошо соотносятся с мотивами правонарушений, свидетельствующими о том, что для большинства испытуемых ведущими являлись мотивы психопатической самоактуализации, личной неприязни к потерпевшим.

В то же время анализ уголовных дел позволяет говорить о том, что большинство преступлений против жизни и здоровья не планировались испытуемыми как таковые. Многие испытуемые в своих показаниях отмечали, что не собирались убивать потерпевших, но желали только избить их, однако в ходе осуществления избиения «входили в раж», не могли остановиться, осыпали ударами и мертвое тело.

Многие испытуемые, в том числе и привлеченные к уголовной ответственности впервые, обвинялись в совершении нескольких правонарушений. Отмечается незначительное возрастание числа испытуемых, совершивших по несколько преступлений от первой к третьей группе. В третьей группе была высока доля преступлений против общественной безопасности (захват заложников, изготовление оружия, хулиганство, организация преступного сообщества).

Треть испытуемых во всех группах ранее привлекались за подобные преступления. В подавляющем большинстве случаев (76,7%, 77,4%, 53,8% по группам соответственно) преступления были связаны с насилием, что вообще характерно для психопатических личностей (Горшков И. В., Горинов В. В., 1997). В I и во II группах достоверно чаще (t ≥ 2, P ≤ 0,05) потерпевшими становились родственники или близкие знакомые (43,3% и 51,6% против 20,5% в третьей группе).

Достоверно чаще (t ≥ 2, P ≤ 0,05) испытуемые третьей группы совершали преступления в одиночку (82,1% против 61,3% во второй и 43,3% в первой группах). Этот факт хорошо согласуется с возникающими у них трудностями социализации, обусловленными глубиной и характером расстройства личности.

Мотивация правонарушений распределилась по группам следующим образом: преобладали корыстные мотивы, психопатическая самоактуализация, аффектогенные мотивы. Обнаруживаемый высокий уровень корыстных мотивов, малохарактерных для испытуемых с расстройствами личности, объясняется по видимому, как желанием самих испытуемых скрыть реальные мотивы правонарушения (попытка их лучше соответствовать общему уголовному стандарту), так и неизбежной некоторой формальностью оценки. В то же время другие факты свидетельствуют против преобладания корыстных мотивов, заставляя более говорить о мотивах аффективных и о психопатической самоактуализации.

Менее половины испытуемых (50,0%, 41,9%, 43,6% по группам) предварительно планировали преступление, в подавляющем большинстве случаев криминал длился менее часа (53,3%, 64,5%, 64,1% по группам), действия правонарушителей часто носили характер малосистематизированных, они оставляли на месте преступления ясно свидетельствующие против них улики. Криминальные действия, длившиеся долее суток были характерны для группы I (20,0%), длившиеся на протяжении ряда лет — для группы III (30,8%)(t ≥ 2, P ≤ 0,05). Испытуемые третьей группы, если планировали преступление, то, как правило, на протяжении относительно длительного времени. Для испытуемых I и II групп, планировавших правонарушение, время от созревания плана до его претворения в действие редко превышало 1 час (60,0% , 35,5% по группам против 5,1% (от числа планировавших преступление) (t ≥ 2, P ≤ 0,05). Испытуемые первой группы достоверно чаще совершали преступления в состоянии алкогольного опьянения (70,0% против 32,3% и 38,5% соответственно, (t ≥ 2, P ≤ 0,05)).

Испытуемые второй группы достоверно реже не доводили начатых преступлений до конца (22,6% против 46,7% и 35,9% в первой и третьей группах соответственно (t ≥ 2, P ≤ 0,05)). С учетом характера правонарушений и мотивов, которыми руководствовались испытуемые, можно предположить, что для испытуемых, в отношении которых рекомендовалось применение норм ст. 22 УК РФ характерна определенная ригидность психопатического аффекта.

Таким образом, для испытуемых второй группы оказываются характерны аффектогенные мотивы совершения правонарушений. Высокая доля преступлений против жизни и здоровья объясняется трудностью для данной категории испытуемых находить социально приемлемые пути для решения межличностных конфликтов, ригидностью психопатического аффекта. Жертвами подобных преступлений чаще всего оказываются близкие люди. Характерной чертой испытуемых, в отношении которых рекомендовалось применение норм ст. 22 УК РФ, является аффективно обусловленная импульсивность действий.

По типу расстройства личности испытуемые по группам распределились следующим образом: в первой группе преобладали истерическое (F 60.4) — 56,7% и эмоционально-неустойчивое (F 60.30) — 26,7% расстройства личности, во второй — шизоидное (F 60.1) — 48,4% и истерическое (F 60.4) — 35,5%, в третьей — шизоидное (F 60.1) — 79,5% расстройства личности.

Злоупотребление алкоголем достоверно чаще (t ≥ 2, P ≤ 0,05) отмечалось в первой группе (70,0% против 51,6% и 46,2% по группам), в третьей группе отмечалась тенденция к эпизодическому употреблению испытуемыми наркотических веществ (25,6%). В первой группе у 16,7% испытуемых в анамнезе отмечались алкогольные делирии.

У многих испытуемых отмечались признаки органического поражения головного мозга, чаще обусловленного травмами, интоксикацией алкогольного и наркотического характера. В то же время, несмотря на органические признаки, ведущую роль в клинике играли расстройства личности. Органическая патология проявлялась на фоне расстройств личности в группах I и II преимущественно эксплозивностью реакций (33,3% и 32,3% против 12,8% в группе III, различия достоверны, t ≥ 2, P ≤ 0,05), в третьей группе — астеническими проявлениями (20,5%). Случаев выраженных интеллектуально-мнестических расстройств среди обследованных испытуемых зарегистрировано не было.

Доминирующее положение в клинике у испытуемых всех групп занимали аффективные расстройства, отмечавшиеся практически у всех испытуемых. Наиболее часто (у 93,3%, 96,8%, 94,6% по группам соответственно) отмечались депрессивные эпизоды различной продолжительности, часто отмечались дисфорические состояния (53,3%, 54,8%, 56,4% по группам соответственно), тревога (46,7%, 77,4%, 66,7% по группам соответственно, между группами I и II различия достоверны, t ≥ 2, P ≤ 0,05).

У значительного количества испытуемых (23,3%, 38,3%, 35,9% по группам соответственно) отмечались признаки психического инфантилизма. Для многих испытуемых в детском возрасте (20,0%, 25,8%, 38,5% по группам соответственно, между группами I и III различия достоверны, t ≥ 2, P ≤ 0,05) было характерно патологическое фантазирование, которое нередко сохранялось и в зрелом возрасте. Особенно часто патологическое фантазирование отмечалось среди испытуемых второй группы. Для испытуемых третьей группы было характерно формирование сверхценных идей, нередко носивших стойкий характер (89,7%, различия достоверны, t ≥ 2, P ≤ 0,05).

Для большинства испытуемых (50,0%, 67,7%, 46,2% по группам соответственно) было характерно выраженное агрессивное. У испытуемых I группы достоверно чаще (t ≥ 2, P ≤ 0,05) (63,3% против 32,3% и 35,9%) отмечались эпизоды аутоагрессивного поведения (t ≥ 2, P ≤ 0,05).

Во всех группах испытуемых динамика расстройств личности носила отрицательный характер (56,7%, 77,4%, 71,8% по группам соответственно) — на протяжении нескольких лет расстройство личности углублялось, приобретало все более грубые, выраженные черты, часто возникали ситуационно обусловленные декомпенсации.

Во всех группах отмечалось постепенное ухудшение социальной адаптации подэкспертных (они теряли работу, у них распадались семьи, многие начинали злоупотреблять алкоголем), число случаев нарастало от группы к группе, достигая максимума в группе III (43,3%, 58,1%, 59,0% по группам соответственно).

Таким образом, на первый план в клинической картине расстройств личности выступают аффективные расстройства, наиболее выраженные у испытуемых, к которым рекомендовалось применение норм ст. 22 УК РФ. Типичными являются: выраженный психический инфантилизм, патологическое фантазирование, с частой сменой сюжета, эгоцентрического характера, сохраняющееся в зрелом возрасте, выраженное агрессивное поведение. Состав испытуемых (по типу расстройств личности) по группам демонстрирует тенденцию накопления среди лиц, признаваемых вменяемыми, истерических и эмоционально-неустойчивых личностей, среди невменяемых — шизоидных личностей. Испытуемые, к которым рекомендовалось применение норм ст. 22 УК РФ, занимают промежуточное положение.

Характерным отличием испытуемых группы II явилась выраженная личностная незрелость (45,2% против 30,0% и 23,1% в группах I и III, различия достоверны, t ≥ 2, P ≤ 0,05). Для испытуемых третьей группы оказались характерны грубые нарушения критичности (25,6% против 0% и 6.5% в группах I и II, t ≥ 2, P ≤ 0,05).

Волевой признак юридического (психологического) критерия невменяемости («ограниченной вменяемости») играет ведущую роль в экспертной оценке (Б. В. Шостакович, В. В. Горинов, 1996). Анализ волевых расстройств проводился по 55 показателям, из которых 14 являлись интегративными, из них 7 — нормированными. Использовалась собственная методика — нормированная шкала диагностики волевых расстройств.

Для каждого испытуемого определялись 7 интегративных нормированных показателей (НП) — волевых действий (ВД), преодоления препятствий (ПП), преодоления конфликта (ПК), преднамеренной регуляции (ПР), автоматизмов и навязчивостей (АН), мотивов и влечений (МВ), прогностических функций (ПФ). Рассчитывался средний НП по группам, его квадратичное отклонение и доверительный интервал. Рассчитывалась достоверность различий между НП по группам. Контрольную группу составили 41 здоровых мужчин сопоставимого возраста. Величина НП прямо отражает глубину расстройства. Отмечалось достоверное (t ≥ 2, P ≤ 0,05) нарастание величин НП по группам и в сравнении с группой здоровых лиц.

Для испытуемых первой группы на первый план выходит нарушение преднамеренной регуляции, для испытуемых II и III групп — выраженное по сравнению с группой I и контрольной группой нарушение прогностических функций.

В группе I 20,0% испытуемых ранее были признаны вменяемыми, в группе II — 22,6% признавались вменяемыми, 6,7% — невменяемыми, в группе III — 7,8% признавались ранее вменяемыми, 12,8% — невменяемыми. Ни в одном случае не было зафиксировано применения норм ст. 22 УК РФ вне Центра.

Ранее проходили экспертизу по другим эпизодам привлечения к уголовной ответственности 30,0% испытуемых первой, 29,0% и 17,9% испытуемых второй и третьей групп соответственно. Отношение вменяемых/невменяемых по группам в прошлом составило 2,25, 0,57, 1,0 соответственно, что свидетельствует о том, что до введения в практику ст. 22 УК РФ большинство испытуемых данной группы признавались невменяемыми.

В 93,5% случаев в группе II рекомендовалось амбулаторное принудительное наблюдение и лечение. В группе III принудительное лечение рекомендовалось всем испытуемым. Амбулаторное лечение рекомендовалось в 15,4%, лечение в стационаре общего типа в 33,3%, в стационаре специализированного типа в 30,8%, специализированного типа с усиленным наблюдением в 20,5% случаев.

На основании обобщения вышеизложенного материала представляется возможным выделить достоверные признаки, характеризующие исследуемые группы испытуемых.

У испытуемых, относимых в группу вменяемых, расстройства личности представлены в основном истерическим и эмоционально-неустойчивым типами. В этих случаях глубина расстройств была не столь значительна, чтобы нарушить способность испытуемых осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий и руководить ими: отсутствие нарушений интеллекта, расстройств мышления, памяти, других высших функций, сохранность волевых процессов и способности к прогнозу, достаточная критичность обусловливали вменяемость.

У испытуемых, в отношении которых рекомендовалось применение ст. 22 УК РФ, преобладали личностные аномалии истероидного и шизоидного типов. Правонарушения они совершали в более молодом возрасте, как правило, они были направлены против жизни и здоровья лиц из их ближайшего окружения, совершались по аффектогенным мотивам, импульсивно, без предварительного планирования. В пользу применения норм ст. 22 УК РФ свидетельствовали также выраженная личностная незрелость, недоучет ситуации, завышенная самооценка, снижение критичности, ригидность аффективных реакций, нарушения прогностических функций.

У испытуемых, в отношении которых были применены нормы ст. 22 УК РФ, была сохранена способность понимать противоправность и наказуемость своих действий, у них не было признаков психических расстройств, которые могли бы соответствовать компонентам психологического критерия невменяемости. В то же время на поведение испытуемых в инкриминируемых им ситуациях существенное влияние оказывали присущие их личности выраженные патохарактерологические черты, либо у них обнаруживались признаки обострения (декомпенсации) расстройства личности, которые прослеживались в период совершения общественно-опасного деяния, или испытуемые совершали повторные однотипные правонарушения. Эти особенности приводили к снижению способности осознавать фактический характер своих действий (интеллектуальный компонент) и мешали в полной мере осуществлять руководство ими (волевой компонент), а также адекватно прогнозировать последствия совершенного. Решающими в данном случае оказывались эмоционально-волевые расстройства и нарушения прогностических функций, которые существенно влияли и на способность испытуемых адекватно оценивать ситуацию, воспринимать свои действия как противоправные, что позволяет говорить о снижении способности осознавать характер своих действий.

У испытуемых, признававшихся невменяемыми, как правило, констатировались расстройства личности шизоидного круга. Правонарушения они совершали в результате психопатической самоактуализации собственных идей, нередко носивших навязчивый, сверценный характер, реже — по бредовым мотивам. В пользу невменяемости свидетельствовали наличие сверхценных или бредовых идей, нарушения мышления, выраженная глубина расстройства личности, сопровождавшегося нарушением социальной адаптации, выраженные нарушения критических и прогностических функций.

Критерии применения норм ст. 22 УК РФ при расстройствах личности.

Группу основных диагностических критериев составили (в порядке убывания удельного веса в диагностической и экспертной оценке):

• инфантилизм, личностная незрелость (γ = 0,826, К = 4,26), сопровождающиеся снижением критических способностей (γ = 0,384)
• нарушение прогностических функций (γ = 0, 752, К = 3,71), сопровождаемое трудностями в определении целей (γ = 0,300), трудностями в оценке приоритетов (γ = 0,919), трудностями регулирования эмоциональных реакций (γ = 0,985).
• частые (более 3) декомпенсации в анамнезе (γ = 0,782, К = 2,54), констатация декомпенсации в период совершения инкриминируемого деяния (γ = 0,618, К = 2,11).
• мозаичность клинических проявлений (γ = 0,581, К = 1,97).
• аффективные расстройства (γ = 0,724, К = 1,52), преимущественно заключающиеся в аффективной лабильности (γ = 0,840), склонности к кратковременным депрессивным реакциям (γ = 0,511), дисфорическим состояниям (γ = 0,476).
• высокая агрессивность (γ = 0,589, К = 1,46), выявляемая при экспериментально-психологическом исследовании, сочетающаяся с правонарушением против родных или близких знакомых (γ = 0,349), демонстративностью (γ = 0,371), завышенной самооценкой (γ = 0,393).

Группу дополнительных диагностических критериев составили:

• низкий образовательный уровень (γ = 0,363),
• патология родов (γ = 0,340), сочетавшаяся с наличием у матери психических расстройств (γ = 0,377), алкоголизма (γ = 0,554),
• воспитание в условиях гипоопеки, безнадзорности (γ = 0,334),
• насилие над испытуемым в семье и вне семьи (γ = 0,354),
• направленность криминальных действий против жизни и здоровья потерпевших (γ = 0,384),
• аффектогенные мотивы правонарушения (γ = 0,306),
• черепно-мозговые травмы в анамнезе (γ = 0,301),
• слабо и умеренно выраженные неспецифические изменения ЭЭГ органического характера, косвенно свидетельствующие о ранней органической патологии (γ = 0,427).

Среди испытуемых исследуемой группы амбулаторное принудительное наблюдение и лечение рекомендовалось в 93,5% случаев. В пользу назначения принудительных мер медицинского характера в группе испытуемых, к которым были применены нормы ст. 22 УК РФ, свидетельствовали следующие факторы:

• злоупотребление спиртными напитками (γ = 0,516), формирование алкоголизма (как правило, 1-2 ст.), злоупотребление наркотическими и токсическими веществами (γ = 0,413), с формированием зависимости. Необходимо отметить, что в большинстве случаев перед экспертами не ставилось соответствующего вопроса, решение о применении принудительных мер медицинского характера формулировалось с учетом психического состояния испытуемого в целом,
• молодой возраст испытуемых (19-25 лет) (γ = 0,434), сочетавшийся с неоднократным привлечением к уголовной ответственности (γ = 0, 451), совершением однородных правонарушений (γ = 0, 312), неоднократными декомпенсациями в анамнезе (γ = 0, 476), психическим инфантилизмом (γ = 0,534).
• ранее испытуемый признавался невменяемым по другому делу (γ = 0,580), находился на принудительном лечении, причем отмечалась тенденция к менее строгому наблюдению (γ = 0,604), в особенности если прежде испытуемому назначалось принудительное лечение в психиатрической больнице общего типа (γ = 0,776).
• состояние неустойчивой компенсации расстройства личности на момент исследования (γ = 0,613), сочетавшееся с частыми декомпенсациями в анамнезе (γ = 0,401).

Таким образом, исследование в судебно-психиатрической клинике контингента подэкспертных с различными типами расстройств личности выявило его неоднородность по особенностям патодинамических и социальных показателей (континуум эмоционально-волевых, аффективных нарушений, клиническая динамика, комплекс социально-значимых ориентаций, мотивы правонарушений, ситуативные факторы) и экспертных решений.

Судебно-психиатрическая оценка расстройств личности зависит от степени эмоционально-волевых нарушений, особенностей динамических сдвигов, поведения подэкспертных в момент криминала, характера противоправных действий. Между личностными расстройствами и ситуационными факторами существуют сложные причинно-следственные отношения, имеющие важное криминогенное и экспертное значение. Расстройства личности относятся к тем видам психической патологии, которые требуют дифференцированных экспертных оценок, включая применение ст. 22 УК РФ.

Группа испытуемых, в отношении которых рекомендуется применение норм ст. 22 УК РФ неоднородна. Однако, решающее значение для судебно-психиатрической оценки приобретают общие феномены, характеризующие расстройства личности, как группу патологических состояний в целом. Оценка базируется на сопоставлении актуального психического состояния подэкспертного с учетом особенностей его личности и параметров криминогенной ситуации, в которой совершено правонарушение.

Испытуемых, в отношении которых рекомендуется применение норм ст. 22 УК РФ отличают психическая незрелость, частые декомпенсации расстройства личности в анамнезе, социальная дезадаптация, аффективные расстройства, что в совокупности указывает на глубину расстройства личности. В то же время они сохраняют способность осознавать характер своих действий и руководить ими.

У испытуемых, в отношении которых рекомендовалось применение норм ст. 22 УК РФ, отмечались функциональные нарушения ЦНС, свидетельствующие о дизонтогенетическом характере пренатальных и ранних постнатальных нарушений. Отмечались расстройства слухоречевой памяти, счетных операций, сенсорное левшество, изменения неспецифических срединных структур мозга, включая образования, ответственные за эмоционально-волевую регуляцию.

Одну из ведущих ролей в клинике и судебно-психиатрической оценке расстройств личности играют волевые расстройства. Их спектр охватывает нарушения волевых действий, сознательного преодоления препятствий, преодоления конфликта, преднамеренной регуляции, мотивации и влечений и прогностических функций. При наличии выраженных волевых расстройств представляется возможным говорить о снижении способности руководить своими действиями. Констатация выраженных расстройств прогностических функций позволяет говорить и об ограничении способности осознавать характер своих действий.

В группу основных диагностических критериев входят инфантилизм, личностная незрелость, нарушение прогностических функций, частые декомпенсации расстройства личности в анамнезе, мозаичность клинических проявлений в картине расстройства личности, аффективные расстройства, высокая агрессивность. Для вынесения экспертного решения необходимо присутствие не менее трех из вышеперечисленных критериев, наряду с дополнительными критериями.

В группу дополнительных диагностических критериев входят низкий образовательный уровень, патология родов, воспитание в неблагоприятных социальных условиях, насилие над подэкспертным в анамнезе, направленность криминала против жизни и здоровья граждан, аффектогенные мотивы правонарушения, черепно-мозговые травмы в анамнезе.

Амбулаторное принудительное наблюдение и лечение рекомендуется испытуемым, к которым были применены нормы ст. 22 УК РФ в случаях алкоголизма, при неоднократном ранее привлечении к уголовной ответственности испытуемых молодого возраста, если подэкспертный ранее находился на принудительном лечении, при неустойчивой компенсации расстройства личности в период исследования.

Анализ клинических факторов, характера правонарушения и типа криминогенной ситуации в совокупности дает возможность дифференцированной судебно-психиатрической оценки и позволяет выработать индивидуальный план реабилитационных мероприятий для данного подэкспертного, что в будущем послужит снижению числа правонарушений и лучшей интегрированности в общество лиц, освободившихся из заключения. Реабилитационные мероприятия должны являться неотъемлемой частью принудительных мер медицинского характера.