 | |  | О себе | | Моя работа | | Лечение | | Библиотека | | Дневник | | Контакты | |
| ||||||||||||||
| ||||||||||||||
| | | | |
| | | Критерии применения норм ст. 22 УК РФ при судебно-психиатрической экспертной оценке расстройств личностиПережогин Л. О.Государственный научный центр социальной и судебной психиатрии им. В. П. Сербского, Москва
В статье предпринята попытка определения оптимальных экспертных подходов и формулирования клинических критериев применения ст. 22 УК РФ при судебно-психиатрической экспертизе испытуемых с расстройствами личности на основании анализа сплошной выборки взрослых подэкспертных с расстройствами личности, к которым были применены нормы ст. 22 УК РФ, проходивших стационарную судебно-психиатрическую экспертизу в Центре социальной и судебной психиатрии им. В. П. Сербского в период с января 1997 г. по июнь 1999 г.
История учения о психопатиях неразрывно связана с судебно-психиатрической практикой. В работах отечественных психиатров, исследовавших расстройства личности, и в трудах, посвященных истории психиатрии и истории учения о психопатиях неоднократно отмечалось, что термин «психопатия» вошел в клинический обиход благодаря его частому употреблению в судебно-психиатрической экспертной практике [7, 9, 15, 32]. В отечественной психиатрии учение о расстройствах личности на протяжении ХХ века динамично развивалось. Особенностью российского подхода явилась трактовка расстройств личности в качестве группы клинически очерченных пограничных состояний. Клинический подход к расстройствам личности, разработанный П. Б. Ганнушкиным (1933) [5] и развитый О. В. Кербиковым, подразумевал диагностику этих состояний с опорой на строгие клинические критерии. В дальнейшем была развита концепция о динамике расстройств личности, сыгравшая значительную роль в подходах к их клинической и экспертной оценке [11, 13, 18, 21, 31, 32]. В зарубежной психиатрии клиническая концепция расстройств личности начала развиваться только в 1950-е годы [10]. Изначально принципиально разделились подходы к расстройствам личности, возобладавшие в США и континентальной Европе. В США расстройства личности традиционно рассматривались в качестве «судебно-психиатрического диагноза». Сложилось представление, что это наиболее удачная формулировка диагноза для лиц, ведущих криминальный и асоциальный образ жизни, отвергающих моральные нормы, принятые в обществе, неуживчивых, злоупотребляющих алкоголем и наркотиками тунеядцев. Некоторые авторы, разделяющие подобный подход [39, 42] прямо утверждают, что «расстройства личности представляют собой исключительно судебно-психиатрическую категорию. Практические врачи никогда не диагностируют расстройств личности, потому что для них нет строгих диагностических критериев». Несмотря на то, что в DSM — III — R и в DSM — IV включена рубрика «Расстройства личности», многие американские авторы склонны считать, что вполне можно было бы обойтись двумя единицами в классификации: диссоциальным расстройством личности (в судебно-психиатрической практике) и множественным (мозаичным) личностным расстройством (в общей клинике)[36, 48]. Таким образом, в основе взгляда на расстройства личности, доминирующего сегодня в США, лежит т.н. «антисоциальная концепция психопатий», согласно которой антисоциальное поведение является «стержневым паттерном расстройств личности» [48]. Классические клинические подходы к диагностике расстройств личности многие американские авторы подвергают резкой критике, поскольку, по их мнению, они могут быть применены только к узкому кругу пациентов. Экспертная оценка расстройств личности в США основывается на вышеизложенных теоретических предпосылках. Поскольку в США невменяемость является аргументом защиты, оспаривается в состязательном процессе и окончательное решение о невменяемости выносится присяжными, эксперты выносят решение, как правило, исходя из индивидуальных критериев. В основу решения о невменяемости может быть положена либо концепция интеллектуальной недостаточности (по модельному УК США (1962) лицо невменяемо если «лишено способности знать природу и качество совершаемого деяния»), либо концепция «непреодолимого импульса», согласно которой лицо невменяемо, если «осознавало, но не могло контролировать свои действия». Очень малая доля авторов склоняется к возможности применения к лицам, у которых диагностируется расстройство личности, концепции «непреодолимого импульса» (например, Fields L., 1996) [37]. Поэтому большинство обвиняемых, у которых экспертами диагностируется расстройство личности, признаются вменяемыми. Норм ограниченной вменяемости в американском праве нет. В Европе наибольшего развития учение о расстройствах личности достигло в Германии, где параллельно разрабатывались концепции К. Шнайдера и К. Леонгарда. По мнению школы К. Шнайдера, опиравшегося на работы Э. Крепелина (1896) и Э. Кречмера (1921), расстройства личности (психопатии) образуют широкий спектр переходных форм от «средней нормы» до выраженно «социопатических личностей», «которые страдают от своей аномальности и заставляют страдать от нее общество» (Schneider K., 1967) [30]. К. Леонгард и его последователи более, нежели школа К. Шнайдера настаивают на типологической независимости форм расстройств личности, допускают меньше динамических переходов между ними. Эти взгляды доминируют в немецкой психиатрии по сей день [40, 47]. Таким образом, в немецкой психиатрии расстройства личности рассматриваются в качестве группы клинически очерченных пограничных состояний, которые могут быть диагностированы на основании строгих, клинически разработанных критериев. Эта точка зрения тесно соприкасается с классическим взглядом на психопатии и с концепциями, принятыми в отечественной психиатрии. Экспертная оценка расстройств личности в Германии базируется на выявлении и соотнесении с данной исследуемой ситуацией клинических феноменов, составляющих картину расстройства личности у данного пациента. Таким образом, создается триада факторов, включающая личность подэкспертного, наказуемое деяние и ситуацию, в которой деяние было совершено. Немецкие авторы, в отличие от американских коллег, настойчиво предостерегают от отождествления расстройств личности и антисоциального поведения [46, 47]. В. Рашем (1983, 1996) высказывается концепция, согласно которой констатация невменяемости (ограниченной вменяемости) вообще не должна опираться на психиатрический диагноз, как таковой, но исключительно должна оценивать состояние подэкспертного и соответствие его поведения его личности и исследуемой ситуации. Особое отношение к ситуации, в которой совершается криминальное деяние, предусмотрено в Германии для лиц моложе 21 года, для которых действуют смягченные нормы наказания [46]. Если США и Германия формируют своего рода полюсные позиции во взглядах на расстройства личности, то в большинстве европейских психиатрических школ обосновалась умеренная позиция, сочетающая и клинические концепции и радикальные взгляды на расстройства личности как на «ярлык, свидетельствующий об агрессивности и асоциальности» [38] Большая часть исследователей склоняются к мнению, что расстройства личности — удачное определение для группы риска по алкоголизму и наркомании, криминальному поведению, суициду, бродяжничеству и т.д. [38, 41, 43, 44, 45]. В Европейском уголовном праве с середины 1970-х годов широко развивается практика применения норм ограниченной (уменьшенной) вменяемости. В 1969 г. ограниченная вменяемость появилась в Польше (ст. 25 УК). В 1975 г. ограниченная вменяемость была законодательно закреплена в Германии (§ 21 УК ФРГ), в 1992 — во Франции (§ 122 УК), в 1997 г. — в России (ст. 22 УК). В России, где нормы ограниченной вменяемости de facto применялись в 1920-е и 1930-е годы [26, 29], и где споры о необходимости введения соответствующей статьи в законодательство велись с 1960-х годов [19, 28, 34, 35], сложилось два взгляда на ограниченную (уменьшенную) вменяемость [8]. В одном случае исследователи рассматривают ее в первую очередь, как вменяемость, когда подэкспертный в главных деталях понимал характер совершаемых им деяний, осознавал, что они преступны, осуществлял в общем плане руководство своими действиями, но ряд нюансов, характеризующих действие, им упускался, либо ему было трудно прогнозировать последствия его поступков, либо он не мог в полной мере руководить своими действиями [3, 12, 16, 34]. Подобный взгляд тем более оправдан, что его диктует сама формулировка ст. 22 УК РФ. Другие эксперты рассматривают ограниченную вменяемость в качестве «переходной» формы между вменяемостью и невменяемостью, нормы, которая помогает избежать жесткой дихотомии в экспертных решениях [3]. Таким образом, закономерно, что в качестве основного контингента подэкспертных, в отношении которых наиболее применимы нормы ст. 22 УК РФ, выступают лица с пограничными расстройствами, в том числе — с расстройствами личности [1]. Накопленный в ГНЦССП им. В. П. Сербского опыт применения норм ст. 22 УК РФ свидетельствует, что эксперты, как правило, исходят из оценки взаимоотношения трех составляющих : психического расстройства, личностных особенностей, ситуации, в которой совершено деяние [16, 17]. Среди испытуемых, к которым были применены нормы ст. 22 УК РФ, выделялись две полярные группы: первые обнаруживали декомпенсацию психических расстройств пограничного уровня в условиях провоцирующей, субъективно сложной ситуации, вторые обнаруживали исключительные, аномальные формы личностного реагирования [3]. Как показало наше пилотное исследование [7]на характер экспертного решения при применении норм ст. 22 в отношении испытуемых с расстройствами личности оказывали решающее влияние выраженность пограничной патологии (35%) и декомпенсация пограничных расстройств под влиянием ситуации (45%). Таким образом, в России при диагностике ограниченной вменяемости при расстройствах личности методологически отталкиваются от сложившихся клинических подходов к диагностике данной категории расстройств, понятия о динамике расстройств личности, представлений о динамическом соответствии личности и внешних условий, влияющих на ее поведение. В то же время сегодня экспертная оценка расстройств личности в плане применения норм ст. 22 УК РФ осушествляется эмпирически, что диктует необходимость разработки дифференцированных критериев экспертной оценки. Исследование было проведено на базе ГНЦ социальной и судебной психиатрии им. В. П. Сербского. Анализ 100 испытуемых был проведен по 665 признакам, включенным в следующие блоки: персонографический, биографический, криминологический, психопатологический, патопсихологический, волевых расстройств, нейропсихологический, электрофизиологический, блок судебно-психиатрического решения. Спорные диагностические случаи, испытуемые, находившиеся в реактивных состояниях, случаи т.н. «постпроцессуальных психопатий» исключались из исследования. Основным методом исследования был клинико-психопатологический. Использовались также данные экспериментально-психологического (анализ заключений психологов-экспертов), нейропсихологического (стандартный набор нейропсихологических методик по Лурия А. Р. (1969, 1973), эксперимент осуществлялся в соответствии со схемами нейропсихологического исследования Л. И. Вассерман с соавт. (1997), Брагиной Н. Н., Доброхотовой Т. А., (1994) [14], электрофизиологического (анализ заключений по электроэнцефалографическому исследованию) методов. Для исследования волевых расстройств была разработана «Нормированная шкала диагностики волевых расстройств» [22]. Все испытуемые (100 человек) были разделены на три группы. Первую группу (30 человек, 27 мужчин, 3 женщины) составили испытуемые, которым был установлен диагноз расстройства личности и которые были признаны вменяемыми. Испытуемые в данную группу подбирались случайным образом с учетом вышеизложенных критериев исключения. Вторую группу (31 человек, 29 мужчин, 2 женщины) составили все испытуемые с диагнозом расстройств личности, к которым решением экспертных комиссий в период с января 1997 по июнь 1999 рекомендовались нормы ст. 22 УК РФ. Третью группу (39 человек, 38 мужчин, 1 женщина) составили все испытуемые с диагнозом расстройств личности, в отношении которых экспертными комиссиями в период с 1997 по июнь 1999 было вынесено решение о невменяемости. Статистическая обработка материала осуществлялась в несколько этапов. На первом этапе осуществлялся сбор информации, ее кодирование, составлялась база данных. На втором этапе проводилась статистическая обработка данных с использованием батареи стандартных статистических методик в соответствии с ГОСТ 11.004-74 и ГОСТ 11.006-74 [24, 25]. На третьем этапе признаки, обнаружившие статистически достоверные различия по группам, подвергались корреляционному анализу. Вычисленные коэффициенты корреляции (() считались достоверными (Р > 95%), если превышали свою ошибку не менее, чем в три раза, учитывались только средние (0,3 ≤ ( ≤ 0,69) и сильные (0,7 ≤ ( ≤ 1,0) степени взаимосвязи [2, 23]. Диагностическая экспертная ценность признака считалась доказанной только в том случае, если он удовлетворял вышеизложенным критериям. Группу основных диагностических критериев составили собственно клинические признаки, распределенные согласно их удельному весу в диагностике расстройства личности и экспертной оценке [7]. Для оценки удельного веса критериев использовался коэффициент (К), равный среднему значению отношений встречаемости данного фактора в опытной и контрольных группах. Группу дополнительных диагностических критериев составили признаки, косвенно влиявшие на экспертную оценку. Их удельный вес приближался к единице, что также говорило о более низкой диагностической ценности. Клинический анализ испытуемых позволил очертить «клинико-социальные портреты» исследуемых групп. У испытуемых, относимых в группу вменяемых, расстройства личности были представлены в основном истерическим и эмоционально-неустойчивым типами. Как правило, эти подэкспертные воспитывались в неполных семьях, часто родителями, злоупотреблявшими алкоголем, уже с подросткового возраста обнаруживали личностные аномалии, отражавшиеся в поведенческих реакциях. В субъективно труднопереносимых ситуациях наступала декомпенсация расстройств личности (например, многие не могли адаптироваться к условиям воинской службы). Однако, несмотря на прогностически неблагоприятные факторы, отмечавшиеся в анамнезе, эти лица достигали в итоге относительно стойкой социальной компенсации: у них была хорошая семейная адаптация, подразумевающая наличие семьи, хороших внутрисемейных отношений, достаточно высокий уровень образования (как правило, среднее специальное), стабильная трудовая занятость без снижения квалификации. Правонарушения они совершали в более старшем возрасте, часто в состоянии опьянения, как правило, ими двигали корыстные мотивы. Несмотря на констатацию у испытуемых расстройств личности, глубина расстройств была не столь значительна, чтобы нарушить способность испытуемых осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий и руководить ими: отсутствие нарушений интеллекта, расстройств мышления, памяти, других высших функций, сохранность волевых процессов и способности к прогнозу, достаточная критичность обусловливали вменяемость в данной группе испытуемых. У испытуемых, в отношении которых рекомендовалось применение ст. 22 УК РФ, преобладали личностные аномалии истероидного и шизоидного типов. Их раннее развитие протекало в относительно благоприятных условиях, однако, несмотря на это, они стремились вырваться из круга семьи, рано оставляли учебные заведения, с подросткового возраста склонялись к праздному времяпровождению, нередко рано начинали употреблять алкоголь, были членами уличных компаний, ориентирующихся на асоциальные нормы поведения. Как правило, они часто обнаруживали поведенческие нарушения и невротические расстройства, глубокие аффективные нарушения. Как следствие, их социальная адаптация была в значительной степени снижена: они имели низкий уровень образования, выполняли неквалифицированную работу, редко создавали семьи. Правонарушения они совершали в более молодом возрасте, как правило, они были направлены против жизни и здоровья лиц из их ближайшего окружения, совершались по аффектогенным мотивам, импульсивно, без предварительного планирования. В пользу применения норм ст. 22 УК РФ свидетельствовали также выраженная личностная незрелость, недоучет ситуации, завышенная самооценка, снижение критичности, ригидность аффективных реакций, нарушения прогностических функций. У испытуемых, в отношении которых были применены нормы ст. 22 УК РФ, была сохранена способность понимать противоправность и наказуемость своих действий, у них не было признаков психических расстройств, которые могли бы соответствовать компонентам психологического критерия невменяемости. В то же время на поведение испытуемых в инкриминируемых им ситуациях существенное влияние оказывали присущие их личности выраженные патохарактерологические черты, либо у них обнаруживались признаки обострения (декомпенсации) расстройства личности, которые прослеживались в период совершения общественно-опасного деяния, или испытуемые совершали повторные однотипные правонарушения. Эти особенности приводили к снижению способности осознавать фактический характер своих действий (интеллектуальный компонент) и мешали в полной мере осуществлять руководство ими (волевой компонент), а также адекватно прогнозировать последствия совершенного. Решающими в данном случае оказывались эмоционально-волевые расстройства и нарушения прогностических функций, которые существенно влияли и на способность испытуемых адекватно оценивать ситуацию, воспринимать свои действия как противоправные, что позволяет говорить о снижении способности осознавать характер своих действий. У испытуемых, признававшихся невменяемыми, как правило, констатировались расстройства личности шизоидного круга. Они воспитывались в благоприятных условиях, в детском и подростковом возрасте обнаруживали комформное поведение, успешно учились, достигали порой при благоприятном стечении обстоятельств успехов в карьере. Однако, уже с детских лет им были свойственны замкнутость, отстраненность от общества, обусловившие неусвоение поведенческих механизмов. В зрелом возрасте они плохо адаптировались к условиям жизни, часто теряли работу, не могли создать семью. Правонарушения они совершали в результате психопатической самоактуализации собственных идей, нередко носивших навязчивый, сверценный характер, реже — по бредовым мотивам. В пользу невменяемости свидетельствовали наличие сверхценных или бредовых идей, нарушения мышления, выраженная глубина расстройства личности, сопровождавшегося нарушением социальной адаптации, выраженные нарушения критических и прогностических функций. Проведенный клинический и статистический анализ выборки сделал возможным формулирование диагностических клинических критериев применения ст. 22 УК РФ у испытуемых с расстройствами личности. Группу основных диагностических критериев составили (в порядке убывания удельного веса в диагностической и экспертной оценке):
Анализ актов судебно-психиатрических экспертиз показал, что для экспертного решения о применении ст. 22 УК РФ, требуются по крайней мере три из указанных критериев, при наличии также нескольких дополнительных критериев. Группу дополнительных диагностических критериев составили: низкий образовательный уровень, как правило — неполное среднее образование (γ = 0,363), патология родов (γ = 0,340), сочетавшаяся с наличием у матери психических расстройств (γ = 0,377), алкоголизма (γ = 0,554), воспитание в условиях гипоопеки, безнадзорности (γ = 0,334), насилие над испытуемым в семье и вне семьи (γ = 0,354), направленность криминальных действий против жизни и здоровья потерпевших (γ = 0,384), аффектогенные мотивы правонарушения (γ = 0,306), черепно-мозговые травмы в анамнезе (γ = 0,301), слабо и умеренно выраженные неспецифические изменения ЭЭГ органического характера, косвенно свидетельствующие о ранней органической патологии (γ = 0,427). Второстепенность данных диагностических критериев проявилась также в том, что при анализе актов судебно-психиатрических экспертиз не было выявлено ни одного случая, когда бы нормы ст. 22 УК РФ применялись исключительно с опорой на данные признаки. В то же время, в некоторых случаях, несмотря на наличие критериев, позволявших говорить о применении норм ст. 22 УК РФ, эксперты склонялись в пользу вменяемости. Анализ этих случаев позволил сформулировать критерии исключения применения ст. 22 УК РФ. Группу критериев исключения применения ст. 22 УК РФ составили: употребление одурманивающих средств в период совершения инкриминируемого деяния (γ = 0,342), демонстративные суицидальные попытки в анамнезе (γ = 0,419) и демонстративно наносимые самоповреждения в анамнезе (γ = 0,403), корыстные мотивы правонарушения (γ = 0,375), длительное (как минимум, несколько часов) вынашивание плана преступления (γ = 0,414), совершение преступления в группе, причем подэкспертный являлся инициатором преступления (γ = 0,531), состояние опьянения на момент правонарушения (γ = 0,329). Оценить их удельный вес в принятии решения о вменяемости не представлялось возможным ввиду отсутствия группы сравнения. Таким образом, представляется возможным создать алгоритм дифференцированной экспертной оценки расстройств личности с опорой на общие принципы судебно-психиатрической диагностики [33] (см. схему). Отдельного обсуждения требует вопрос о применении к лицам, признанным «ограниченно вменяемыми» принудительных мер медицинского характера. Среди испытуемых второй группы амбулаторное принудительное наблюдение и лечение рекомендовалось в 93,5% случаев. Анализ случаев, в которых принудительные меры медицинского характера не были рекомендованы, не позволил выявить достоверных отличий от остальной массы наблюдений в связи с их малочисленностью. В заключение необходимо отметить, что накопленный в настоящее время клинический и экспертный опыт позволяет говорить о своевременности и обоснованности введения норм ст. 22 в УК РФ. Возможно, следует ввести дополнение в законодательство, которое обозначало бы применение в отношении обвиняемого ст. 22 УК РФ в качестве обстоятельства, существенно смягчающего вину.
Литература
|
|
|